|
"...Убили, расстреляли, раздавили, мать сына ножом, отец жену топором, брат брата пистолетом, дочь родителей отравой, задушила мать ребенка, утонули, повесились, прыгнули с десятого этажа, сгорели, отравились, взорвались, взорвали, столкнулись, убили, расстреляли, раздавили, взяли в заложники, мать сына ножом, отец жену топором, брат брата пистолетом, дочь родителей отравой, задушила мать ребенка, утонули, повесились, прыгнули с десятого этажа, сгорели, отравились, взорвались, взорвали, столкнулись, взяли в заложники, взяли в заложники, взяли в заложники, взяли в заложники, взяли в заложники..."
Весна. Март. Однокомнатная квартира на пятом этаже. На полу телевизор на попа стоит, включен, на экране лица - стреляют и убивают, диктор передает новости. Балконная дверь забита досками, и от того в квартире полумрак, в щели лезут лучи солнца. Само окно заложено до половины мешками с песком. В одном мешке уголок порвался и песок тоненькой струйкой сыпется на пол. В воздухе пыль летает и блестит на солнце. На стенке тикают большие с пластмассовыми розами китайские часы. Рядом в рамочках раскрашенные фотографии.
Все стулья, стол, старинный шкаф, диван, тумбочка, подставка под телевизор, торшер -перевернуты и расставлены в специальном порядке, чтобы за мебелью можно было залечь, занять оборону и отстреливаться от тех, кто в дверь или с балкона врываться станет. В перевернутой мебели, в мешках торчат приклады ружей. А в углу возле засохшей пальмы даже небольшое артиллерийское орудие - пушка. Вместо люстры - толстая веревка. Еще несколько веревок висят, привязанные за вбитые в потолок крюки: будто лианы - за веревки можно цепляться и раскачиваться, как в фильмах про джунгли и Тарзана.
По квартире, не замечая разгрома, идет с чемоданчике в руке телефонный Монтер - парень в кожаной куртке, кроссовках, в вязаной шапочке с надписью "Монтана", в латаном-перелатаном джинсовом комбинезоне: на штанах между ног - большая кожаная заплата. У парня зубы, весь рот, из желтого металла, а пары зубов спереди не достает.
За парнем след в след, растопырив руки, боясь, что парень выскользнет вдруг в двери, идет хозяин квартиры - Дядька лет пятидесяти. У него в руках - лассо, под глазом синяк, лицо как у индейца краской разрисовано.
Монтер. Сегодня-жеть: прощеное воскресенье. Я утром встал, говорю ей: прости, Люба. Ну, так положено. Прости, если что не так.
Дядька. (Прыгает по комнате.) Марсианин, я ждал тебя давно, о, что я тебе сделаю, о, что я вам сделаю!!!
Монтер. (Не слушая.) А она: варежку раскрыла и орать, громче короеда. е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки! Говорит мне: "Скажи много раз: банка, банка, банка." Я сказал. А она мне: "Вот ты то самое слово, которое ты сейчас сказал! Иди, говорит, теперь на работу!"
Дядька. Что?
Монтер. Ну вот, скажите пять раз: "Банка, банка, банка!", ну?
Дядька. (Молчит.) Банка, банка, банка, банка, банка. (Молчит.) Ну?
Монтер. Ну, что вышло?
Дядька. (Молчит.) Кабан, что ли?
Монтер. Вот именно. Идите теперь на работу. Кабан меня она зовет. Ка-бан! А за что? Ненавидит. Мужа. А прощеное воскресенье, простить друг другу все надо. Вот я вас не знаю, так, да? А я вот, это, как евон, у вас прошу прощения. Простите, если можете.
Дядька. (Молчит.) Чего?
Монтер. Я говорю: простите меня. (Поставил чемоданчик на пол, встал на колени.)
Дядька. (Кричит, закрыв лицо руками.) Не вставать! Не уговаривать! Марсиане, я что пообещал, сделаю!!!
Монтер. (Молчит.) Я за инструментом встал. Я не знаю вас, что перед вами, это, как евон, на колени. Я вам не сделал ничего, и вы мне. Но такой порядок. Я словесно: простите. Говорю: простите меня.
Дядька. (Молчит.) За что?
Монтер. Да просто так. Вдруг есть за что. Прощеное воскресенье.
Дядька. (Смотрит на Монтера.) А?
Монтер. Я говорю: простите меня. Про-сти-те.
Дядька. Прощаю. (Молчит. Кричит.) Тихо! Не путать! Не отвлекать! Пощады не будет! Надо свалить, связать, а вы болтаете и болтаетесь по квартире!
Монтер. (Улыбается.) Зачем-жеть меня связывать?
Дядька. Зачем пришли? Зачем вы пришли?! Вы конкретно, я вас спрашиваю, отвечать, марсианин, лунный житель, ну?!
Монтер. (Копается в чемоданчике.) Я пришел по вашему вызову. Я не марсианин. Я - монтер.
Дядька. Вот и монтируйте! А прощения просить - нечего тут!
Прыгает по квартире, размахивает веревкой. Парень в чемодане копается.
Монтер. Ну вот, не поняли. И никто. Все смеются. А я-жеть по-людскому хотел, как положено, это, как евон, по-русскому, что характерно, обычаю.
Дядька. Я покажу! Вас не было, но вы вылезли, откуда вы вылезли, тараканы, саранча, где ваше святое, есть оно у вас или нет?! Сейчас начнем!
Монтер. (Ковыряет отверткой телефонную розетку.) Начнем. Значит, дополнительная ризетка? Ну-ну. Сегодня во сне - с мукой будто иду по городу. Это - к муке какой-то. А и так: мука, мука сплошная. Куда вам ризетку перенести-то? Я во сне - то на войне, то в тюрьме. Все боюсь, а вдруг? Хотя я бы, это, как евон, от такой жизни - умер или бы в тюрьму сбежал лучше. е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки! А вы что это делаете?
Дядька. (Выключил трясущейся рукой звук телевизора, кричит.) Придут ироды и будут в ваших храмах коней! Их бензином всех надо, облить и поджечь!!! Я тренируюсь! Я смогу нападение отбить! Отбиться! Ясно?!
Монтер. Не-ка. Ну, тренируйтесь, а я - делать. (Достает из кармана куртки пилку для ногтей, пилит ноготь.) е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки! Вот, ноготь сломал. Беда. А сегодня все, это, как евон, кувырком. Посмотрел: один носок навыворот. От того кувырком все сегодня. Весна еще. Спать хочу. Маму жалко. Сон приснился недавно такого плана: я умер, а мама мне плачет и говорит мне: "Что ж ты, сыночек, зачем ты сделал это, зачем умер?" А я: "Устал мама, сильно спать хотел, вот и решил заснуть..." А проснулся, и чего-то мне так жалко себя стало, ну, в таком плане - пожалел себя, и маму тоже, да и короеда с женой - тоже. Я-жеть, если спиногрыз не орет, падаю как колосок подрубленный. И в каморке на работе сплю, каморка - "Кикиморка" мы ее зовем, грязно, бардак, как Мамай прошел, а я сплю. Напарник костерит, говорит это, как евон, мне: "Лишь бы клопа давить!" Вот жена у меня - курит. А я не перевариваю органически курящих женщин, с детства.
Дядька. Не блондай по квартире! (Помолчал. Кричит.) Разговорился! Стоять!
Скачет по комнате, хватается за веревки, качается на них. Парень затылок чешет.
Монтер. А?
Дядька. Ложись! Встать! Лечь, то есть!
Монтер. (Ковыряет отверткой в розетке, смеется.) "Упал-отжался!", - в армии говорили. Я сразу понял, что у вас не все дома. Ну, ничего, бывает. Смотрю вокруг: люди даже живут и с задницей вместо головы, а ничего, никто на них не обращает. Главно, у всех, это, как евон, квартиры есть. А я... (Махнул рукой.) Я по квартирам везде хожу, везде пенсионеры - не все дома.
Дядька. Молчать! Сам ты, существо, это слово! Ты существо, понимаешь?! Ты не человек! Пенсионера нашел?! Вы меня стариком сделали, вы!
Монтер. Ну уж, прям уж.
Дядька. Э, руки, руки, кому сказал - руки, наездник?!
Монтер. Это про штаны? (Смеется.) Эту приклейку жена мне пришила, сказала - на работу и в таких штанах походишь, не барин! Отмодничал, старость пошла, хоть и двадцать восемь, а как старый стал. Новые купить - купилки тю-тю! А она - курит, на кухне готовит и с товарками по общаге меня по за-глаза обсуждает и курит. А я курящих женщин органически, с детства... Я так все время смеюсь, чтоб не плакать. Нет, не над тем, что у вас дома не все, мне-то? А просто.
Дядька. У меня все, все, все, все, все, все, сам дурак! (Стучит ногой в пол.)
Монтер. (Не слушает, ковыряет в розетке.) Значит, дополнительная ризетка... Ну-ну. (Достает из чемоданчика еще инструмент, наматывает на руку провод.) И обзывается: кабан, и такое. е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки! Ни-ни раньше, такого не позволяла, когда я марьяжил с ней. Другой раз думаю, а может - нафик, нафик этот график, а? Ну, если она курит? А?
Дядька. Что?
Монтер. Развестись, а? Ведь не жизнь у нас с ней, а закат солнца вручную. А?
Дядька. (Кричит.) Начи-начи-начи-наем!!!
Монтер. В воскресенье по заявкам. Из дому ушился, не могу. А вы со вчерашнего ждете? Я медленно, куда торопиться. По выходным иду по заявкам, чтоб только не дома, да чтоб ей деньги вдосталь заработать.
Дядька. Начали!!!!
Ухватился за одну из веревок, прокатился по комнате, спрыгнул с веревки в другом углу квартиры, притаился за столом, выглянул, идет на парня с растопыренными руками.
Монтер. (Улыбается, смотрит на Дядьку.) Да чего начнем-то? Вы чего все начать не можете? Вы индеец по национальности? Негр? е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки. А чего не сделаете приборку? Темновастенько, свет бы?
Дядька. Темновастенько! Я покажу тебе темновастенько! Я вышел на тропу войны! Маракеш-тпручки, говоришь, да? Нет! Мерды-перды! Карембеш-карендеш! Румбак-бумкак! Кайса-мойса, понял?! Кимрез-мандарез! Стоп-мин-поп! Чимза-кимза! Пара-цупа, минкуль-пупа, понял?! Приготовились - и-и!!! (Размахивает лассо.)
Монтер. Вот вы кричите и слюни - на меня. Я-жеть не глухой. Ну, что?
Дядька. То! Вы меня не слышите-жеть, не слушаете-жеть!
Монтер. Слышу. Слушаю.
Дядька. Что я последнее сказал?
Монтер. Последнее вы сказали - приготовились. Вы уже раз сто сказали: "Приготовились." Я готов. Я-жеть не филоню, работаю помалеху. У вас квартира, как окопы. А запах кислый, хороший. У бабушки в доме так белье пахло, чуть с кислинкой такой. (Смеется.) Вот эта хорошая у вас эта веревка. Сделана из материала такого, пенька называется. Слушайте, я что хочу сказать: а зачем вам еще одна, дополнительная ризетка? Может, я просто шнур подлиньше сделаю, а? У вас квартира не пятикомнатная, а такая, это, как евон, средненькая, не хоромы, не вокзал, не замок, а?
Дядька. Не вокзал! Ничего, вы у меня заплатите, вы у меня вспомните маму родную, вы все вспомните, довели меня! Раз соглашаются выпустить каких-то гадов из тюрьмы от того, что другие гады взяли в самолете заложников, то тут-то они согласятся! Подумают: чеканутый, что-то устроил, вдруг постреляет всех, и обратят внимание, и сделают, как прошу! (Подпрыгивает на месте.) Встаньте прямо, неудобно!
Монтер. (Смеется.) Чего неудобно?
Дядька. Мне неудобно! Встаньте ровнее!
Монтер инструмент раскладывает, что-то пальцами по полу меряет.
Монтер. Ничего, выздоровлеете, таблеток попринимайте, и хоккей будет. И раз, и два, и три... У меня в пальцах - пятнадцать сантиметров. Точно. Абсолюмант. Можно не проверять. А она мне: нет, ты вот ноешь, ноешь, ноешь с утра до ночи. А я не ною. Я, что характерно, так разговариваю. Ну вот, теперь - начнем?
Дядька. Что начнем?!
Монтер. Как - что начнем?
Дядька. Что вы начать хотите?
Монтер. Я не знаю, что вы хотите.
Дядька. А?
Монтер. А?
Дядька. (Кричит.) А-а-а-а! Мозги запудрил, говорит без передыху, что, ну? Что?! Прощения просить друг у друга?
Монтер. Как - что? Начнем ризетку или провод подлиньше? Прощения-то я у вас попросил, вы меня послали, не хочете, ну, раз не в себе... Ризетку?
Дядька. Ризетку, ризетку, ризетку!!!!
Монтер. Ну, как хотите, а я думал - провод подлиньше.
Дядька. Хорошо: провод подлиньше, делайте уже хоть что-то! Вы вообще хоть что-то можете, или у вас руки не тем концом вставлены?! Ну?!
Монтер. (Смотрит на Дядьку.) А может, и ризетку, и провод подлиньше?
Дядька. И прямо стоять!
Монтер. А я стою прямо. Эта у меня тужурка кожаная, новая. У жены на зиму выплакал красновки и тужурку. Чтоб поприличнее на улице выглядеть. Еле купила. А как зимой без тужурки, а? Хожу как чмо в отрепьях. Не одежа, а жопотерки. Штаны - ладно, драные, но тужурка должна быть, я же по людям хожу. А вы знаете тогда, сколько это будет стоить? Один метр провода от ризетки к ризетке знаете, сколько стоит? Он ведь двухжильный.
Дядька. А-а-а-а-а! Кто двухжильный?
Монтер. Провод. Бывает трехжильные, четырехжильные, пятижильные, ну там семижильные. Я видел раз это, как евон, двенадцатижильный. Знаете, сколько?
Дядька. Что - сколько?
Монтер. Стоит - сколько, знаете? Это я вам сейчас расскажу... (Достал блокнот, ручку из кармана, принялся что-то писать.)
Дядька. (Кричит.) Молчать, зануда!
Монтер. е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки! Ну вот, и вы тоже. Я-жеть хотел, чтоб все по уму, что характерно, а вы обскорбляться. Так же, как все, да? Эх, вы! А я прощенья просил. Все так говорят, а я, это, как евон, нормальный. Не саранча, не марсиане, не клопы там. А жена тоже как все говорит: ребенок такой горлопан - в тебя, это, как евон, говорит. А я ей: неужели я так кричу? Ну, короче, с утра до ночи, кричу и кричу? Я же просто объясняюсь долго, говорю долго, но я работаю зато и потому...
Дядька. Хватит! Начнем!!!!
Монтер. Нет, не начнем. Надо-жеть сначала все расчухать, выяснить...
Дядька. Не хочешь ровно стоять?! Ну, не трусь теперь, надень трусы! Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал! Я вас...
Вдруг схватил мешок с песком, размахнулся им, и как ударил парня мешком. Парень ойкнул, завалился набок. Дядька тут же накинул лассо на него, принялся веревкой связывать. Монтер лежит, перепугано таращит глаза в потолок.
Монтер. е-ка-лэ-мэ-нэ, вот тебе так маракеш, тпручки, родимчик хватит, ход конем по голове. Мыла покушали? Ну ты даешь стране угля! Эй, порвешь! Я-жеть монтер, не грабитель-жеть. Тужурка новая, а вы мешочечком по головочке, эй!
Дядька. (Прыгает вокруг парня.) "Мешочечком по головочке"! Юморишь, смеешься? Ну, посмеюсь я тебе! Понародились, новенькие, смена! Откуда вы понаехали, откуда понабежали, орда золотая, татаро-монгольское иго, паразиты?!
Монтер. Масть пошла, а деньги кончились. Зачем я надел носок шиворот-навыворот сегодня, а? Фик-фок с боку бантик. А зачем вы, дяденька? Я-жеть сказал, что на лошадках не это, а вы сразу за веревку...
Дядька. Молчать!
Монтер. Не расчухаю? Я-жеть пришел на ваш вызов, на ваш зов, на вечный зов, кино есть такое, вы сказали, что ризетку, я пришел, а вы мешочечком... Вы таблеточек, на кого серчаете, я не тараканы! Вы, дяденька, со мной в войнушку хочете поиграть, имеется в виду, хочете, да? А может, все-таки я вам провод подлиньше сделаю и пойду, а?
Дядька. (Грозит кулаком в окно.) Имеется в виду, да! В войнушку, ага! Сейчас будет войнушка, будет тебе и вам всем войнушка, и им тоже войнушка! О, вы меня не знаете! Вы думаете - со мной просто?!
Связал парню руки, взъерепенился, бегает, проталкивает ружья в дырки между мешками, туда-сюда ходит, прячется за мебель, за парнем наблюдает. Парень в потолок пялится.
Монтер. Дяденька, я пришел ризетку, я не в войнушку, я ризетку...
Дядька. Розетку! Ро-зет-ку!!!!! Ясно?! Дебил, кретин, идиот, недоделок! Тужурка-красновки! Что у вас у всех в голове?! Датчики? Проводки? Вы люди, нет?! О, вы не люди! Вы деревяшки с железом пополам перемолотые, вот вы кто, ясно?! Кричи, ори, бейся, ну?
Монтер. Зачем это?
Дядька. Думай, думай голова, жопа трещину дала! А затем это! Взял в заложники! И теперь сделаю свое дело, о, как я сделаю с вами что-то!
Монтер. Кто? В кого? Что?
Дядька. В того, тужурка кожаная! Телевизор смотреть надо!
Монтер. Жена не дает!
Дядька. Скажи, чтоб жена тебе давала! Чтоб она давала тебе, твоя жена! А то она не дает тебе, ты, господин дерево! Заложники смотрели телевизор и знают - что! Жена притащит твоего больного дебильного, как и ты, ребенка сюда, под окна, под балкон и тогда...
Монтер. А он не больной, а характерный, занудистый, чтоб сильнее на всех воздействовать, чтоб на него внимание обращали. Не болеет, а уросливый.
Дядька. (Бегает по комнате, бормочет.) О, погодите, постойте! Хорошо, что молодой, был бы старый, сказали бы - да на мыло их обоих, а тут - хорошо, повезло! Мне повезло, что ты, идиот, мне попался с ребенком и что молодой!
Монтер. Ребенок? Молодой! Полгода! А я уже - сил нет, это, как евон, с ним.
Дядька. Ты слышишь или нет? Я говорю: заложники! За-лож-ни-ки!
Монтер. (Быстро.) Меня все в общаге называют зануда. И говорят, я на "о" разговариваю, по-деревенски, ну, поселковый, да, поселковый раз, раз такой уродился, ну что ж? Я все делаю долго, старательно. Не могу бегом-бегом. И если я говорю, то говорю, пока не наговорюсь. Таблеточку с водичкой!
Дядька бегает, ружья в мешках трогает, парень крутится на месте, следит за ним.
В армии смеялись надсмешники, зануда, мол. Да сами вы это слово. Дяденька, надо вам таблеточек выпинькать, выпить, это, как евон, в смысле, а? Я понял, заложники, да. Вы не серчайте шибко!
Дядька. (Орет что есть силы.) Я не серчаю так шибко!!! А вот пристрелю тебя, гад, понял?! (Приставил ружье к груди парня. Парень ойкнул.) Послушайте, дорогой, уважаемый кретиненок, не доводите до греха! Вы все время не по поводу базарите! Вы такие слова понимаете? Это же по вашему, нет? Еще слово, гад, и - стреляю!
Монтер. А? А? А? А? А? А? А? А? Ружье? А зачем это? Я разве - нет? А? А? А?!
Дядька. Пока - нет! Кричать! Я буду отстреливаться, будет много шума, дети и женщины на верхних этажах начнут визжать, приедет пожарная, скорая, телевидение, приедет много, будут выдвигать лестницы до пятого этажа, снимать с балконов, будет много шума, мне надо!
Монтер. А? Отстреливаться? А? Войнушка? А? А может - таблеточек с водичкой? А? А? А? (Дядька замахнулся на парня.) Можно начинать? Уже? Да? Начали? Нет?
Дядька. Уже можно, да, уже, можно начинать, да, да, да!!!!
Парень промякал тоненько что-то.
Не хочешь? Велосипед!
Стащил с ног парня ботинки, носки, вставляет спички ему между пальцами ног. Парень заорал, завыл.
Монтер. А-а-а!!! Лисапет, лисапет, какой лисапет, не надо лисапет, у меня есть лисапет, не надо лисапет! Дядя, попей таблеточек, дядя, ты чего, дяденька, да что же, мы-жеть не в армии-жеть, дядя-жеть, мне это как мертвому ужастик, у меня от страху заворот кишок будет, я щекотки боюсь, не надо!!!
Дядька. Я покажу заворот кишок! Спички между пальцами и поджигать! Ужастик! Щекотки! (Парень вопит. Дядька толкает шкаф к балкону, бормочет:) Ори, ори! Привезут из общаги жену с ребенком, ребенок - плакать, ручки-ножки к папе, он - кричать драматично, как в мыльной опере, я к уху пистолет, чтоб не взбрыкнул бы он бы бы!
Монтер. Не взбрыкнул бы он бы бы, ясно, бы-бы, носок, зачем я носок навыворот, мамочки, зачем я носок, носок, носок, носок!!!!!...
Дядька стучит в пол ногами, кулаки поднял над головой.
Дядька. Да, да, я вижу, все плачут, ребенок плачет, кричит: "Папа, папа!"...
Монтер. Он у меня еще разговаривать не умеет, мама, мама!
Дядька. Молчать! Он плачет, тянет ручошки свои сопливые, и "Скорая" плачет, и милиция плачет, и телевидение, пожарка плачет, и радио плачет...
Монтер. А курочка куд-кудачет?
Дядька. А?
Монтер. Вы как сказку рассказываете...
Дядька. Молчать! Я говорю: все плачут, люди плачут, соседи плачут, и все плачут, и я плачу... плачу... и тогда они... и тогда... (Сел у окна на пол, плачет.)
Молчание.
Монтер. А? (Подергал связанными руками.) Пустите, мне ризетку!
Дядька. Тихо, ризетка! (Вытирает слезы.) Вы - заложник! Сейчас я буду звонить и говорить, и требовать, чтоб - прекратить, понял?!
Монтер. Что прекратить?
Дядька. То прекратить!
Монтер. Да что же?
Молчание.
Дядька. (Плачет, молчит.) Откуда вы, откуда вы, откуда вы все?! Кто вас рожал? Есть у вас мамы с папами, нет? Нету! Не было! В капусте нашли! Иваны, родства непомнящие! С Марса упали, с Луны! Нету! Клопы, тараканы, иго! Им все весело, им все песни, им все танцы! Убили, зарезали, раздавили, растоптали, расстреляли - а им все песни, а им все танцы, а им все весело, хи-хи да ха-ха, ха-ца-ца, танцуем без конца, уроды!!!
Монтер. Да в чем дело-то, ну?!
Молчание.
Дядька. (Рыдает.) Они сошли с ума! Они все, все, все сошли с ума! Весь мир, все люди, человечество, цивилизация, все, все, все!!!
Монтер. А?
Дядька. Ай, да что говорить с дураком, если не видишь - не объяснить!
Монтер. Я же и дурак.
Дядька. (Вытирает слезы.) Мир - где ты, ау?! В прострации! Нету! Все сошли с ума, окончательно и бесповоротно! Вы понимаете, что это - катастрофа, мрак, ад?! Понимаете?! Сошел с ума!
Монтер. Вижу. Гляжу и вижу. Ну да, сошел с ума.
Дядька. Что-то надо делать, что-то просто необходимо делать, как-то протестовать! Я протестовал, я стоял две недели - с плакатом! Бесполезно! Не слушают! С утра приехал бульдозер и начал! За что?! Они должны прекратить!
Монтер. Да что, дядя?
Дядька. Все! Все! Все это! Все! Все войны! Издевательства над людьми! Отравлять атмосферу! Унижения стариков! Денежную инфляцию! Убийства животных!
Монтер. Животных тоже? А как кушинькать? Без мяса? Только фруктами?
Молчание.
Дядька. Вы идиот, понимаете? Иди-оти-на ту-па-я! У вас нет мозгов! Это бы куда ни шло, но страшнее - у вас нет сердца! Откуда вы понаехали, понапришли, откуда?! Молчать, "ризетка"! Лежать и не шевелиться!
Монтер. Вы-жеть сказали - кричать...
Дядька. Пока я не сказал: "Кричать!", надо - молчать! Так вот, они должны все это прекратить! Понятно, нет?!
Молчание.
Монтер. Что-жеть?
Дядька. Все! Все! Все! Наберу "ноль один", они приедут с выдвигающимися лестницами, выдвинут лестницу вперед, до балкона и будут переговоры, вот, телевизор, прямая трансляция, увидим себя, да, и начальники района, города, области, нет, замминистра, министр, президент, приедут, выкинут флаг белый и придут, и сдадутся! То есть, сдадутся на мои условия!
Молчание.
Монтер. Из-за меня?
Дядька. Да, из-за вас. Из-за вас, да, да, да! Да!
Молчание.
Монтер. (Помолчал.) Нет. Не сделают, это, как евон, этого.
Дядька. Держать фонтан, марсианин, таракан! На каждое слово у вас десять! Без вас знаю, что не сделают, но что-то ведь надо делать, нет? Надо?!
Монтер. Дак всегда воевали, убивали, это-жеть заведено так промеж людьми...
Дядька. Заведено? Ну, так пора развести! Я, конечно, чекнулся, но не до того, чтоб из-за войны в Уганде или где там - в Зимбабве, что ли, заложника брать, нет! Мне неприятно, что там война, но в общем-то - все равно, простите, меня не касается, и ладно! Но я прошу маленького, малюсенького прошу: спокойствия под окнами! Ну, посмотрите в окно, они напротив нашей хрущевки строить начали, на площадке на детской, снесли театр зеленый, скамейки, клумбы, парк имени пионера-героя Морозова Павла, ему памятник! И памятник разбомбили! Посмотрите же в окно!
Монтер. Дак пионеров-жеть отменили?
Дядька. Кто отменял? Вы? Я не отменял! Я был пионер и останусь! Смешно? Смейтесь, вам все смешно, вы все обсмеяли!
Монтер. Я не в курсе вопроса, не могу посмотреть в окно, у меня руки связаны.
Дядька. Да я вас подниму, покажу, посмотрите, посмотрите!
Монтер. А у вас окна мешками забиты...
Дядька. Поверьте на слово, что тут, у меня у дома, были деревья, была такая площадка, эстрадка крохотная, там выступали агитбригады, детские театральные коллективы! Нет, все это помешало, решили все сбить, разбить! Надо строить овощегноилище, потому как рядом - рынок и требуется! Да сдохли бы вы со своим рынком!
Монтер. Я?
Дядька. И вы тоже! Я беру заложника, а они должны прекратить! Я сам садил эти деревья, вот, у меня фотографии: мы садим деревья, посмотрите, они были черно-белые, а я занимался в детстве цветной фотографией, это было очень сложно в те годы, с химикатами, посмотрите, вот, фотографии, я сам раскрасил их, они цветные, видите, тут все цветное, понимаете? (Плачет, трясет перед носом парня фотографией.) Я был пионером, садил их, выступал с агитбригадой "Мастерок" на сцене зеленого театра! Мама и папа сидели в зале, смотрели на меня! А они решили зачеркнуть мое?! Да, с ума сошел, старый козел! Но! Что мы сажаем, сажая леса, лес и бумагу, и стол, и дрова - или как там это, забыл, понимаете?! Но я убью вас, я вас убью, я вас всех убью, раздавлю, растопчу, о!!! Пока не лезли в мой маленький мирок, я разрешал им, пусть, да, но как только они полезли валенками в мое, о, они не знают меня! - я беспощаден, я разъярен, как маленький зверек, хорек, когда его разозлят, это я, да, я вонючий хорек, но не допущу, не разрешу, не сметь, не сметь!!! (Плачет.)
Монтер. Ага. (Дергает ногами, руками.)
Дядька. Ага! Чего агакаете?! Такое же дурило: тужурка-мужурка, квартира-робенок! Новое поколение! (Ходит по комнате, машет руками.) Овощехранилище! На месте маленького фонтанчика крыс разведут! А был парк, парк, парк! Была жизнь! Для вас все - с начала, ровное поле, нет ничего, давить всех! Но до вас еще жил кто-то, кому не надо мешать, понимаете? Пусть он доживет спокойно, а потом идите! Все было другое, тихое, спокойное, но вдруг они - ездят, кричат, орут, продают, торгуют, строят, наглеют, откуда вы? Ведь все было не так, откуда все эти люди, они с Луны прилетели, с Марса, откуда они, их не было всех этих, откуда, дайте мне автомат, я пойду, я их всех перестреляю!!!!
Монтер. Да не надо никого, не плачьте...
Дядька. Молчать! Сейчас, сейчас приедет тэвэ, ментовки, воронки, я буду отстреливаться от них, прикрываясь вашим телом!
Монтер. А моим-то зачем? Не надо отстреливаться! Вы звоните, это, как евон, правда, посерьезнее им скажите - так мол и так мол, пусть приезжают, а то руки занемели, а вы нервный, стрелянете, а я чего-то помирать расхотел...
Дядька. (Плачет.) Я ходил, дрался с ними, с теми, которые строят! Они мне под глаз дали! Фингал вот! На работу не могу с ним идти! Я во дворце пионеров, ах, простите - школьников! - руководитель кружка друзей любителей природы...
Монтер. Это вы вышивкой там, короче - вязанием и таким, это, как евон, да?
Дядька. Молчать, вязанием! Сам ты вязанием! Гербарии собираем!
Монтер. Вы звоните, звоните!
Дядька. Молчать! Диктует! Мне решать! (Бормочет.) Пусть думают - я дурак, да, я дурак, я невседома, пусть, вам не нравится, мне - плевать! (Молчит.) Видите? Я рассказал что-то важное, личное, я - рыдаю, а у вас глаза не завлажнели! И после этого вы будете говорить, что вы не с Луны, что вы - люди?!
Монтер. (Молчит.) А чего мои глаза должны, это, как евон, влажнеть?
Дядька. Хватит! Раз не понимаете - не поймете никогда! (Выдохнул. Набирает номер телефона.) Кричите! Ну?! (Парень орет на одной ноте.) Милиция? Дайте мне главного начальника вашего! Главного милиционера! (Прикрыл трубку ладонью, парню.) Да тихо! (В трубку.) Вы? Неправда. Начальники не сидят на телефоне. Ну и что, демократия, вы все в народ пошли, но не до такой же степени вы разошлись, нет? Я говорю - вы не начальник! А другой! Хорошо. Вы записываете все на пленку? Записывайте! Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать. Фамилия моя - не скажу как. Итак, я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать, взял в заложники телефонного монтера! Зачем я взял - объясняю. Я взял затем, чтобы вы там все взяли бы и прекратили бы, то, что я требую сделать! Если не прекратите, я монтера вот этого вашего... (Достал бумажку, надел очки, читает:) Хлопну, кокну, зарежу, пристрелю, убью, кончу, укокошу, шлепну, в расход пущу, порешу, расстреляю, пришибу, пришью, ухлопаю, тюкну, чикну, уложу, прикончу, пристукну, угроблю, укокаю, запендерю ему прямо в сердце! Ясно?! (Положил трубку, молчит.) Сказал: опохмелись с монтером. Я в "ноль один".
Монтер. (Кашлянул.) Телефон полиции - "Сто-девять".
Дядька. А?
Монтер. Кино такое: "Телефон полиции - "Сто девять". Или "Сто десять".
Дядька. А?
Монтер. Я говорю, может, "сто девять" набрать, тогда поможет?
Дядька. (Набрал номер, послушал, положил трубку.) Женский голос говорит: "Неправильно набран номер". Почему надо "сто девять"-то звонить?
Монтер. А в Америке, вроде, полицию, это, как евон, так вызывают.
Дядька. (Молчит.) А мы в Америке?
Монтер. Нет.
Дядька. Вы мне в Америку предлагаете позвонить?
Монтер. Я, это, как евон, не в курсе вопроса, просто так сказал, чтобы помочь вам, в таком плане.
Дядька. "Я, это, как евон, в курсе вопроса"! Хватит огурцы во рту мусолить!
Монтер. А я лежу вот. Кричать буду. Вы откуда таких слов нахватались?
Дядька. Из словаря русского мата! Я не дурак! Я добьюсь! Молчать!
Монтер. Молчать или кричать? Я не могу орать. У меня от ора от короедова уже в ушах стон стоит. Орет, а спать надо, а утром телефоны ремонтировать, ризетки устанавливать. А голова трещит, провода подлиньше делаешь, а силы нету.
Дядька. Молчать! Алло? Ноль один? Да, пожар. Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать взял в заложники! Нет, не горит, но тут напротив пилят! Для костра, да! Не горит, но скоро загорит! Я в заложники! Как, не туда попал? Какая опохмелка?! (Молчит, положил трубку, ходит по комнате.) Плохо слышно. У меня в трубке уголек слежался. (Набирает номер.) Ноль три? Я взял в заложники, отца семейства, у него ребенок, маленький, ребенок сиротой останется! Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать, взял, да, чтобы вы выполнили! Если не приедете, я убью заложника моего! У заложника? Температура? Нормальная! Тогда и позвонить? Тогда и приедете? Я не шучу! Кто боевиков насмотрелся? (Кинул трубку.) Что они все сегодня пристали с этой опохмелкой!
Монтер. Психбригаду хотели прислать?
Дядька. Молчать! (Набирает номер.) Алло?! Я, Ленина двенадцать квартира восемнадцать взял в заложники монтера телефонных сетей! А если нет - начинаю стрелять! Считаю до трех и начинаю стрелять! (Поднял пистолет в воздух, в трубку.) Сам опохмеляйся, алкаш!
Выстрел. Вся квартира заполнилась дымом. Пауза. Дядька сидит на полу, плачет.
Монтер. (Шепотом.) Называется: "Садись пять, завтра мамку приведешь", куда ж я попал, я ж только хотел ризетку, ризетку....
Дядька. Молчать! (Стучит ногами по полу.) Заткнись, идиот! Зануда, разболтался! Молчать! Я вот помру, помру, я завещание написал, похороните в парке, возле памятника Павлику Морозову! У тополя, у яблони, а теперь?! (Рыдает.)
Монтер. А вы куда это выстрелили?
Дядька. Куда надо. Наложил в штаны, тужурка? Это стартовый пистолет, я притащил из драмкружка дворца пионеров.
Монтер. Дак у вас все тут не настоящее? Буфутория, имеется в виду?
Дядька. Не "буфутория", деревня, а "бытафория"! Да, бытофория! Для быта все! Твари! Положили трубку. Говорят: опохмелились уже? Они всем так?
Монтер. А чего плачете? Я-жеть не против. Я даже рад. Я-жеть за вас. Я-жеть тут с радостью сижу. Мне даже нравится тут, а то дома, это, как евон, он орет и орет, а она пилит... Я-жеть за вас воюю, с вами, я-жеть не сопротивляюсь. То есть, буду, это, как евон, сопротивляться сейчас. Орать, раз надо. Природу сохранять. Правильно, надо их дергать, гадов! Пусть даже не получится, но за ушами у них что-то отложится все ж таки-жеть! Может, телеграмму им по телефону вдарить? В смысле, можно вдарить в правительство телеграмму, что мы - против и все такое прочее, это, как евон, а? Мне даже вам завидно, что вы - за природу, гербарии собираете. Другие бы заорали, а я-жеть молчу. За свою шкуру не беспокоюсь. Помогаю вам природу. Мы в школе "вертолетики" собирали с кленов по ведру, нас заставляли в деревне собирать, чтобы потом сажать. Я три ведра собрал, все деревья облазил, чтоб больше всех было. Собрал, и сейчас, это, как евон, где-нибудь мои деревья растут...
Дядька. (Плачет.) При чем тут ваши "вертолетики", зануда?!
Монтер. Я же и зануда, правильно. Нет, чтоб сказать, это, как евон, молодец, легко с тобой в заложники играть... И дальше обзываться будете, раз уж начали, я понял. Главное: разреши кому, начинают... А я разрешаю и начинают. У меня напарник говорит: у тебя квартира будет. И все потому, что, говорит, это, как евон, дуракам везет по неизвестным причинам. А правда, нет?
Дядька. Отстаньте!
Монтер. Звоните и говорите: если так-то и так-то не сделаете - я его пришью! Давайте, я буду в трубку говорить, а? Надо правдивее. Потребовать, чтоб войны прекратили, чтоб что-то такое хряснуло бы в воздухе, чтоб земля сдвинулась с места аж от вашего заложничества, ну или такое, не знаю, а? Чтоб обзываться перестали, чтоб, это, как евон, всем квартиры дали. А то что - парк, деревья, театр. А? (Молчит.) Нет. Не сделают. Я ведь ничего не стою, не будут делать, скажут - пришей его скорее, чтобы небо не коптил, а квартир людям не дадим. Хотя, ну, а вдруг захотят они меня сберечь? Позвонить?
Дядька сидит, песок из ладони в ладонь пускает струйкой, молчит.
Дядька. Отстаньте. Всем уже позвонили. Ноль один, ноль два, ноль три - ноль реагажа.
Монтер. А я во имя квартир для всех - пошел бы. Пусть меня убьете, а жене с сыном-оруном дали бы квартирешку какую-никакую. Может, она за другого выйдет. Не будет мучаться с тем, как со мной, он получше будет, поди, в другой раз, это, как евон, будет выбирать подольше, чтоб был деловой, не как я и все такое прочее. Который не зануда, которого бы она не пилила, а любила бы. А то мне она только и говорит, что я ей жизнь поломал. А мы вместе-то - четыре года семь месяцев четырнадцать дней. А за что? Я-жеть не знал, что будет комнатуха, что квартиры нету, денег нету, ребенок орет. У всех телефоны ремонтирую, а у самого телефона нету. Сапожник без сапог. Надо мне смеяться, а то заплачу сейчас. (Плачет.) Ну вот, здрасьте. И не вытерешься. Руки завязаны.
Дядька. Развяжу.
Развязал парня. Сидят, слезы вытирают, смотрят в пол. Дядька включил телевизор. Новости: "Убили, расстреляли, раздавили, мать сына ножом, отец жену топором, брат брата пистолетом, дочь родителей отравой, повесились, прыгнули с десятого этажа, сгорели, отравились, в заложники не брали..." Дядька выключил телевизор. Молчат.
Ничего про нас нету. Никому мы не надо. Не слышите сирены, по улицам машины с мигалками?
Монтер. Не-ка. (Молчит.) Не срослось. Я бы съел чего. У меня два бутерброда с ливеркой, жене дала, говорит: обедай там, не ходи домой. Гуляет от меня, а?
Дядька. Я тоже хочу. На кухне есть. Сейчас.
Встал с пола, пошел на кухню. Крик. Дым, взрыв. Вспыхнуло, блеснуло. Дядька ползет в комнату, лицо сажей перемазано.
Монтер. А?! Приехали?! Стреляют?! Орать?! Начали? Клюнули?!
Дядька. (Стонет.) Забыл... Я подключил там электричество к дверям и везде, чтобы током всех било, кто пойдет вас вызволять, и вот, забыл... Я живой?
Парень положил Дяьку у окна, машет на него руками.
Монтер. Лежите. Ой, батюшки, да что ж это, как евон... Надо "Скорую"?!
Дядька. Не надо... Сидите... Все в норме...
Монтер. (Покопался в чемоданчике, достал завернутую в газету еду.) Ешьте, вы раненый, я буду ухаживать, не шевелитесь, ничего, пройдет, вот, бутерброды с ливеркой, они вкусные, ум отъешь, нет?
Дядька. Спасибо, я не буду, нет, не надо...
Монтер. Это вы из-за того, что ливерку делают из животных, да? Да нет, эту не из них, нет, ешьте! А вот яйца, хлеб еще, чай у меня в бутылке... А это любимые конфеты мои - морские камешки. Знаете такие? Внутри изюм, а снаружи сахар. Вкусно! (Смеется.)
Дядька приподнялся, укусил кусок хлеба, стонет. Парень ест.
Дядька. Слушайте, что у вас за жена такая, а? Бутерброды, как кошке делает.
Монтер. (Ест.) Да вот, такая. Нормальная. А может и нет. Как все. Нет? Ну, вот, нормально. Сидим, едим, обедаем. Хорошо. Ну, как вы? Отошли? Нормальный ход поршня, нет? Ну вот. Против кого дружить будем?
Дядька. Против кого? (Ест.) Сейчас наберем ее, жену, скажем, пусть падает в обморок, звонит в милицию и так далее, чтобы приезжали! Бабе, вернее - женскому голосу по телефону - поверят больше, когда она расквасится, разжалобит их сразу, знаю! А куда?
Монтер. А на вахту общаги. Скажете ей, пусть испугается... (Набирает номер телефона, жует хлеб.) Пусть испугается, пожалеет меня, пусть... Але, срочно это, пожар, наводнение, гром и молния, Любу Сергееву, из четыреста четырнадцатой, срочно, с мужем плохо! Да, да! (Молчит.) Сейчас, побежали. Я так в армии и не пострелял. Так хотел в армию, а не пострелял. Думал: мужиком сделаюсь, постреляю, повоюю, хотел в десант. Не взяли, взяли в войска связи. И в дождь, и в грязь трясется связь. Канаву рыли два года - от забора до обеда, канаву для сетей.
Дядька. Она не пришла еще?
Монтер. Я люблю армию вспоминать. В армии: поднимут, накормят, спать положут! На гражданке - фуфло. Надо было остаться прапором. Пришла!
Дядька. (Берет трубку.) Алло, это Люба? Люба, это говорит, не важно кто. Вот что, Любушка. Как вы себя ведете вообще. Почему вы с вашим мужем так обходитесь, а? Вот, до чего вы его довели! Он взят в заложники, и все из-за вашей черствости, из-за вашего сына горлопана, крикуна. А вы курите к тому же! А он органически... Не волнуйтесь, с ним будет все хорошо, и они этот парк рубить не будут тоже! Парк Павлика Морозова! Мы не в парке, нет! Нет, но вам есть повод немножко поволноваться! Зачем пить в парке, если выпить надо, мы можем выпить в приличном месте! Неправда, Любочка! Вы не слышите меня? Вы почему... У вас замечательный муж, мы с ним бутерброды вот едим сидим, потому что у нас маленький перерыв сейчас вот, а вообще-то он взят заложником, во имя спасения культурного наследства, так сказать и всего такого прочего, и у нас в связи с этим большая просьба... Денег? Про квартиру я не знаю... Стоп! Тише! Вы не могли бы позвонить в милицию и так далее, и женским голосом сказать, что, мол, муж взят в заложники, и мы зовем к нам сюда на Ленина двенадцать квартира восемнадцать телевидение и всех, и так далее! Мы не можем пригласить вас лично, Люба, потому что в коридоре бьет и я забыл, как отключается, поэтому встаньте, пожалуйста, с сыном возле дома и пусть он тянет ручки и кричит: "Папа, папа, папа!"...
Монтер. Я-жеть сказал: он разговаривать не умеет!
Дядька. Да, прямо сейчас! Пусть стоит, нет, вы с ним стойте и плачьте! Нет, не с ума! И у вас муж не зануда вовсе, а несчастный! А? Люба, не курите! Он органически не переваривает курящих женщин! Или он разведется с вами, Люба! (Молчит, положил трубку, трясет пальцем в ухе.) Аж в ухе трещит. Уголек в трубке слежался, и мне показалось, что она... Люба. Слезь с дуба.
Монтер. Материлась?
Дядька. Нет, уголек это. Может, не ваша жена была? Мне казалось, что она у вас в вас - худенькая, а она - басом.
Монтер. Уголек - не слеживается. Она. Умеет. Научили товарки общежитские. Не говорила, что жалеет меня, что я в заложниках, нет?
Дядька. Нет. Не говорила. Наоборот. Простите.
Монтер. (Вздохнул.) А была любовь. Дружили. Под ручку. А теперь... И что, так до пенсии, как кошка с собакой? Ну, скажите? Вы же умный, я дурак? Вы же заложников берете, образованный, ну? А где любовь-то?
Дядька. Нету. Привычка свыше нам дана, замена счастию она. Не едут. Зачем жить. Зачем. Незачем. Я был маленький, боялся, что умру, плакал на похоронах, когда умерла бабушка, умер дедушка. Я спросил тогда маму: "Я тоже умру?" А она сказала мне: "Погоди, сынок, когда ты вырастешь, люди, человечество придумают что-то обязательно, чтобы человек мог жить вечно! А это значит - ты будешь жить вечно! Не бойся, говорила она мне, все будет именно так!" И вот посмотрите. Все продолжают умирать как мухи. В очередь или без очереди - все! (Молчит.) Вы, молодое поколение, вы зачем живете, объясните мне, зачем?!
Монтер. Надо смеяться, надо смеяться... (Молчит.) А я у тебя что спросил? Или ты только себя слышишь? Жизнь не идет, не пляшет, а прискакивает. Мыкаюсь и до смерти мыкаться буду. Надо смеяться... А она орет. Я люблю ребенка моего этого, но я спать не могу в моей семейной общаге. Если не орет, то за стенкой, начинает орать чей-то, или внизу кто-то пьет и дерется и спать нельзя, выйти некуда, спрятаться, он орет, пожрет, помолчит и орет. А как старый станет, что с ним будет? Под каждой крышей свои мыши. Дети цветы жизни. Пусть растут в других огородах, так? Надо смеяться, а то заплачу опять. Если он малахольный такой, то какое счастье? А я виноват, что я глупый? А я людей люблю зато. Очень сильно всех люблю и жалею. Людей жалеют и любят те, у кого денег много и кому не надо за то, чтоб выжить, выплыть - бороться, а мне всех жалко. По квартирам по чужим хожу, знакомлюсь, а со мной никто не хочет. Поболтали, сунули деньгу - беги. Пять минут поговорят, и говорят - дурак. А я хотел, чтобы было красиво. Я хотел, чтоб все было лучше как-то, не так, а красивше. Зубы спереди выщербленные с детства. А хожу. Сколько было денег - на столько зубы встали, а больше не хватило. Как заяц - без зубов. Не сильно разжился-то. И жена, не поймешь: у нее, как у змеи ноги, правды не найдешь. Вроде, поблядушка она, под носом у меня крутит с другими, а я хожу зарабатываю... Думал, дети будут такие... А он кричит и кричит и я его уже сейчас не люблю, а что будет, как подрастет, потом? Потом - по заду долотом. Потом он меня стукнет, как я старый стану. Зачем я тогда тетешкаюсь с ним, на урыльник таскаю его, сажу, на молочную кухню ему зарабатываю, хожу, провода тяну, а? То-то. А она - курит. А я - органически... А любовь? Надо смеяться, надо смеяться! (Молчит.) А ты: молодые, деревья пилите. А у тебя дети есть? Нету. То-то, молчишь.
Дядька встал, отодвинул мешки, открыл окно. Солнце тихо светит, от сквозняка закачались веревки в комнате.
Дядька. Каждый день бегаю на кладбище к жене и дочке. Убежать от этих машин, гробиков с музыкой, которые едут, а в них музыка стучит и стучит, поет и пляшет все внутри. Убежать от этих людей, спрятаться, не жил, а хочу туда, в кладбище, в тишину. (Молчит.) Были. Были у меня дети. В этой квартире. Тут я женился, потом родили мы с женой дочку, дочку вырастили, и похоронили потом. Просто? Родить, вырастить, похоронить. Тут вот стоял ее гроб. И жены гроб тут же стоял. Дочка садила эти деревья. (Молчит.) Нет, не садила. Вру. Она умерла маленькая. А может, и садила, а может - я придумал, чтоб красивее, потому что не помню уже ничего, Ваня, родства не помнящий. Придумал. Но ведь надо за что-то за красивое держаться, чтобы тебя что-то тут держало, что-то тебя берегло бы, оберегало, оберег какой-то должен быть, что-то тут чтобы было бы твоим, добрым, родным, не может же быть, что все мы родились для грязи, для мерзости, для убожества, и сами убогие, не может же этого быть, ты понимаешь, нет?! (Молчит.) Была дочка, не было, придумал, не придумал - кто знает?! Но раз мне так с дочкой в душе, и с этим деревом, и с Морозовым Павлом под окном спокойнее жить, почему не могу я так жить, почему кто-то приходит, кто обязательно возьмет и сломает, скажет: "Врешь, не было так, не будет, а будет по моему!" Дайте же мне только умереть спокойно, я не жил еще, а уже прошу дать мне спокойно умереть, а потом строй тут, но не строй на мне, я ведь живой! (Молчит.) О, жизнь, о, жизнь! Сто раз воскликнуть патетично - о, жизнь! - и ничего не сдвинется! Мама думала: я-то буду жить вечно, потому что человечество изобретет... Зачем дана мне была жизнь, зачем?! Зачем мы живем? Зачем все цветет, радуется, зачем солнце, зачем все вокруг, почему, отчего, зачем?! Жизнь! Жизнь - цирковой клоун: он прыгает, скачет, кувыркается, веселится сам и других забавляет, а с чего, почему - без повода! Все радуется по-щенячьему клоун, радуется чему-то! Солнце припекает, деревья собираются к весне зеленеть, тает снег, бегут ручейки, дети по лужам - ура, ура, ура, как хорошо! Весна, ура, жизнь! А зачем?! А зачем? Глупый клоун в цирке, ура, ура, все цветет и кричит... Три месяца и все станет желтым, умрет, умрет, и тогда зачем был цвет, зачем парк, деревья, жизнь - зачем была, зачем?! Листочки - на землю, землей станут, станут землей, станут землей, землей! И тогда зачем сейчас кричать, зачем радоваться, если все станет смертью? Секундная стрелка - посмотри на нее! - чик-чик по кругу, батарейка толкает ее, и ей, секундной стрелке, все равно, что от ее кругов минутная и часовая стрелки вечности двигаются, ей плевать на это, плевать, потому что у нее свой круг и только свой круг и более ничего, ей все равно, что с вечностью, у нее свой круг - маленький, крохотный кружочек, ей выполнять скучную нудную работу и - все, все, пока не сломаются часы и ей не конец... (Молчит.) Ты прав: надо смеяться...
Дядька молчит. Смотрит на Парня. Парень спит. Дядька встал перед ним на колени, смотрит на его лицо долго и внимательно.
Парень проснулся, улыбается. Смотрит на Дядьку.
Монтер. Заснул, а? А долго спал? Минутку, вроде? А такой сон видел. Будто я иду, иду и что-то красивое, ребенок, Люба... А потом проснулся вот.
Молчат, смотрят друг на друга.
(Засуетился.) Борода чешется. Жена в общаге обсуждает. И в ушах чешется. Это знать-то, завтра ветер будет. Два куска хлеба закусал. Кто-то, знать-то, голодный. Хлебогрыз голодный, надо на молочную кухню, а я сижу. Пойду?
Смотрят друг другу в глаза.
А чего там-то? Ну, за окном-то?
Молчат, смотрят в глаза друг другу.
Ну, пошел я тогда, да? Отключить ток в коридоре? Или вы дальше?
Парень поднялся, пошел в коридор, ковыряется там, вспыхнуло что-то.
Ну вот. Знал. Пробки. Ничего не умею. Бесполезный. Зайду завтра, сделаю, а то сегодня поздно, вечер... В темноте посидите, нет? Жена заругается. Да? Пошел я?
Дядька молчит.
Ну, спасибо за обед, наелся дармоед.
Пошел в двери, вернулся, встал на колени перед Дядькой.
Простите, а? Простите. Прощеное воскресенье. Простить надо все. Простим?
Дядька. Простим.
Монтер. Никудышный заложник. Зануда. На мыло сдать. В катаверную.
Дядька. Прости.
Монтер. Дяденька, не надо так тихо, дяденька. А то страшно. Не надо. Все.
Дядька. Прости.
Монтер. Пошел я.
Дядька. Прости.
Монтер. Пошел я. Приду. Попрощаемся по-русскому обычаю, по ручке причем. Ничего. Откат нормальный, так? Прощай. Пошлембал я.
Парень ушел. Хлопнула дверь. Дядька лег на постель, отвернулся к стенке, бормочет.
Дядька. Надо смеяться... Прости... Простите... Прости... Простите...
Прижимается к стенке, коленки в стенку уперлись, плачет, плечи вздрагивают.
Песок из мешка сыпется тоненькой струйкой на крашеный пол.
Темнота.
Занавес
КОНЕЦ
август 1997 года
|
