"Костюм для летнего отеля" Тенесси Уильямса, перевод с английского В.Вульфа и А.Чеботаря
Постановка Сергея Яшина
Декорации и костюмы Елены Качелаевой
Музыка и музыкальное оформление Юрия Прялкина
Спектакль идет с одним антрактом.

В пьесе "Костюм для летнего отеля", повествующей о судьбе выдающегося американского прозаика Френсиса Скотта Фицджеральда, автора романов "Великий Гэтсби" и "Ночь нежна", действуют реальные исторические лица из окружения знаменитого писателя. Тенесси Уильямс рисует картину трагического завершения удачно начатого пути Фицджеральда: творческий кризис, безденежье писателя, и тяжелое психическое заболевание его жены Зельды. Все события исторически достоверны. Однако главным для драматурга было не просто изложить факты из биографии, а показать крушение праздничного миросозерцания Фицджеральда, жившего, по мнению Хемингуэя, излишне беспечно и безмятежно.

Время в спектакле течет свободно и алогично: сцена в психиатрической клинике сменяется воспоминаниями о давно ушедших днях; начав танец в больничной палате, герои могут продолжить его на шикарном приеме.

Танцев в спектакле много, пожалуй, даже излишне много. Оправдывая название, данное Фицджеральдом своему времени - "век джаза" - режиссер сделал спектакль в стилистике американского музыкального кино конца 50-х годов (почти каждый эпизод завершается экспрессивным, зажигательным танцевальным номером). Танцуют актеры мастерски, с видимым удовольствием, словно компенсируя тягучую медлительность "разговорных" эпизодов.

В роли Френсиса Скотта Фицджеральда - Олег Гущин. Жену Фицджеральда - Зельду - играет одна из самых интересных и известных актрис этого театра - Светлана Брагарник.

А.С.

"Петербург" Андрей Белый
Инсценировка и постановка - Сергей Голомазов
Художник - Елена Качелаева
Спектакль идет с одним антрактом, продолжительность - 3 часа 30 минут

Как же все-таки приятно: приходишь в театр, покупаешь программку и прежде чем ознакомиться со списком действующих лиц и фамилиями исполнителей, изучаешь послание режиссера, объясняющего почтеннейшей публике для чего, почему и о чем поставил он свой опус. Какая трогательная заботливость! Право слово, приятно!

В буклете к спектаклю "Петербург" читаем следующее: "...личные мотивы в романе являлись для нас самыми интересными, делая, на наш взгляд, революционные события 1905 года лишь ширмой, на фоне которой развивалась эта детективно-психологическая история". Чуть вздрагиваешь на слове "детективно-психологическая", но обещание "поразмышлять о природе... и роковой власти страха, словно наваждение преследующего героев, уродующего души людей, их сознание и жизни" немного успокаивает. Просыпается надежда, что создатели спектакля знали что делали, берясь за интерпретацию "странного, очень странного, чрезвычайно странного" романа Белого.

Лучше бы она спала! На сцене разыгрывается банальнейшая мелодрама с элементами детектива, поставленная примитивными тюзовскими средствами. Вместо "пляски смерти" рокового 1905 года - бесстыдная вампука; вместо импрессионистской неопределенности, миражной зыбкости лиц и событий - вызывающая аляповатость шаржа... Чего, позвольте спросить, бояться то? Уж не гигантских ли мышей, являющихся в ночных кошмарах революционеру Дудкину? Так они больше похожи на персонажей детских утренников, нежели на "мозговую псевдогаллюцинацию".

Так может режиссер хотел сделать пародию - думаешь с тайной надеждой. Ну нельзя же всерьез воспринимать гротескно карикатурную Лихутину, раздающую в безумии цветы, подобно Офелии; двух откровенных шутов вместо политических заговорщиков; хороводы, устраиваемые карнавальными масками вокруг Николая Аблеухова. Разум сопротивляется отчаянно. Но в антракте перечитываешь программное заявление Сергея Голомазова и понимаешь, что только на сцене продемонстрировали "пораженный миазмами первобытных страхов" Петербург. Извините, господа, хочется ответить: "нас пугают, а нам не страшно".

В сотый раз ругаешь себя за дурацкую привычку перечитывать произведение, прежде чем идти в театр. Если бы не она, как знать, может и не мучили бы так упрощенный сюжет, уплощенная стилистика, отутюженные шероховатости языка. Право слово, больно и обидно за Андрея Белого, мучительно избегавшего "гладкописи" речи и столь безапелляционно "спрямленного" режиссером. Увы, приходится констатировать, что пересказанный бытовым, обыденным слогом изысканно-эстетский роман Белого, оказался начисто лишен какого бы то ни было смысла.

Кроме детективно-психологического.

В спектакле заняты: Евгений Красницкий, Даниил Страхов, Александр Скворцов и др.

А.С.

"Мышьяк... и старинные кружева" Джозеф Кессельринг
Постановка Юрия Аникеева
Художник - Елена Качелаева
Спектакль идет с одним антрактом, продолжительность - 3 часа

Помните детскую страшилку: "В черной-черной комнате, под черной-черной скатертью стоит черный-черный стол...". Скатерть, правда, пурпурно-красная, но в остальном декорации спектакля "Мышьяк... и старинные кружева" весьма точно соответствуют вышеприведенному описанию.

В столь мрачном доме живет прелюбопытная семейка. Во-первых, тихий сумасшедший Тедди Брустер (Виталий Краснов), воображающий себя Теодором Рузвельтом, по несколько раз на дню бросающийся в атаку на мифический бункер и копающий "Панамский канал" в подвале собственного дома.

Во-вторых, его младший брат - Мортимер Брустер (Андрей Рыклин) - единственным недостатком которого является профессия: молодой Брустер -театральный критик (впрочем, по словам его родных тетушек, "должен же и этим кто-то заниматься"). А вообще-то Мортимер неплохой парень, и с головой у него (в отличии от брата) все в порядке. Видимо поэтому беднягу Мортимера так шокировало неожиданное открытие: его очаровательные старенькие тетушки... убийцы!

Эти немного чудаковатые и на первый взгляд тихие и безобидные пожилые английские леди - сестры Эби и Марта Брустер (Светлана Брагарник и Ольга Забара) - с завидной регулярностью отправляют на тот свет одиноких немолодых джентльменов, погребая их тела в "шлюзах" "Панамского канала" Тедди Брустера. Тетушки искренне не понимают, почему их деятельность так шокирует любимого племянника. Ведь они делают благое дело, помогая одиноким бесприютным скитальцам обрести счастье, покой и блаженство. Старушки даже доверительно делятся с Мортимером заветным рецептом роковой рябиновой настойки: "На полкило рябины - чайная ложка мышьяка, полчайной ложки стрихнина и два зернышка цианистого калия...".

В довершение всех бед на эту дивную семейку словно снег на голову сваливается третий "блудный" брат - Джонатан Брустер (Александр Гоманюк) - уголовник, психопат и убийца. И начинается такое!...

Эта феерически дурная пьеса, носящая завлекательный подзаголовок "комедия ужасов", разыгрывается с глупыми подхихикиваниями, дурацкими ужимками, неистовой беготней по сцене, трагическим заламыванием рук и воздеванием очей... Смотреть на это человеку, пребывающему в здравом уме и твердой памяти, непросто. В то же время требовать от актеров высокохудожественного исполнения вопиющей драматургической халтуры, на наш взгляд, неприлично. Так что либо оставайтесь дома, либо... кушайте сей мышьяк и не сетуйте на дурной привкус.

А.С.

"Верная жена" Сомерсет Моэм, перевод с английского Виталия Вульфа
Постановка Алексея Говорухо
Сценография Елены Качелаевой
Премьера - 12 сентября 1998 года
Спектакль идет с одним антрактом, продолжительность - 2 часа 50 минут

Так сложилось, что известность драматургии Моэма в нашей стране значительно скромнее нежели популярность его романного наследия. Комедия "Верная жена", написанная знаменитым автором романов "Луна и грош" и "Театр" в 1926 году, привлекла внимание театра Гоголя, несомненно, наличием бенефисной женской роли для актрисы среднего возраста, специализирующейся на амплуа героинь. Эту роль - Констанс Миддлтон - исполняет первая актриса театра Светлана Брагарник.

Когда приходится писать о современных спектаклях по пьесам Моэма (а их последнее время взялись ставить), ты отчего-то бываешь вынужден признаться, что помимо пересказа содержания поведать человечеству почти нечего. На этот раз постараемся хоть частично избежать подобного конфуза.

От "Верной жены" в театре Гоголя веет рутиной, как, заметим, веет ею и от моэмовской "Земли обетованной" в театре Вахтангова. Оформление аляповато-безвкусное, предметы сценографии и реквизита расположены на сцене нефункционально, а подчас и просто неудобно для актеров. Последние - в своем большинстве - необаятельны, неестественны, непластичны, порою вульгарны (исключение - С. Брагарник, а в лучшие моменты - А. Гоманюк) и волею режиссера совершают много лишних движений. Не слишком глубокомысленная комедия (в не слишком завораживающем переводе) раза три намекает на приближение финала, но всякий раз коварно обманывает ожидания.

С сюжетом (вкратце) дело обстоит так: обворожительная леди, чей муж изменяет ей с лучшей подругой, решительно и недвусмысленно доказывает собственную независимость от условностей фальшиво-жалостливого светского общества и свободных взглядов самоуверенного супруга. После трехчасового плутания по закоулкам сюжета, на самой кромке финала спектакля во взгляде супруга Констанс (изменившем свое выражение с самодовольного на растерянное) явственно прочитывается торжество женской эмансипации. В заключении - "упоительный" танец!

Обязательно обратите внимание на текст в программке под названием "Руководство для желающих... разводиться", подписанный именем А. Говорухо. Трудно удержаться, чтобы не процитировать заключительный фрагмент этой многословной мешанины режиссерских ассоциаций Чехова с Моэмом (выводы достойны кондовой школьной литераторши): "В своей удивительной объективности стоя выше частных горестей и радостей, он [Моэм] все знает и видит. И остается незаметным. Но его добрая, чуть насмешливая улыбка всегда с нами". Чеширского кота не припоминаете?

Было бы, однако, нечестно умолчать о том, что спектакль пользуется зрительским успехом.

М.Х.