Ольга Петровна. Я ей говорю - говорю ей! - слышите?! - ей говорю я так: "Хотишь ты, Верка, за моим Мишкой рубашечки-носочки-трусики-штанешки стирать, хотишь, нет?! Тогда будешь ему женой!" Во как!
Валерий Ильич. А?
Ольга Петровна. Товарищ полковник, подьте вы в баню, я вам пять раз сказала, а вы глухой, мне с вами скучно, мне с вами спать хочется, я с вами рак головы заработаю! (Хохочет.) Снохе-е-е, Верке! У вас, товарищ полковник, сыночек Жорик, а у меня, кроме Лизки, вот этой, еще есть сыночек Миша, а у него жена Вера, понимаете? Миша и Вера, Вера и Миша, я их зову супруги Вер-мишель, он сохнет, а она пухнет, он - макаронина длинная, а она - сетка с картошкой, ну вот, я ей, Верке, говорю...
Лиза. (Хихикает, смотрит на Георгия.) Мамик, кончай. Ты в своем репертуаре. Кончай, мамик, а? Как выпьешь - уже не едешь, не пляшешь. Ма-мик!
Ольга Петровна. Подь ты в баню! Полк! Равняйсь, смирно, первая рота прямо, остальные напра-во! Молчать! Тут начальник товарищ полковник, не ты, не я!
Валерий Ильич. Я подполковник как бы, не полковник, но все же как бы...
Ольга Петровна. (Хохочет.) Ты полковник, подполковник? Надо было лизнуть, а я г-х-авкнула! Обознатушки-перепрятушки! Во мне умерла балерина и певица. Это я так, для сведения. Потом покажу свои таланты, попозжее. Спою! Знаете такую песню: "Белые туфельки"? Ой, какая красивая! (Запела.) "На улице дождик-и-к..." (Стукнула по столу кулаком.) Это кому там яйца прищемили, базлает?!
Валерий Ильич. Это у нас живет артист как бы в соседнем подъезде. Артист. Оперного как бы театра.
Ольга Петровна. Прям в подъезде, что ли, живет? Да подь он в баню! Нет, пусть хоть оперного, хоть жоперного, хоть поджоперного, я - пожалуйста, да что он разоряется так страшно, я аж со страху помидором облилась, а?!
Валерий Ильич. (Кашлянул, смотрит с улыбкой на Ольгу Петровну.) Это же как бы для искусства надо, постольку поскольку как бы. Пусть орет, то есть, поет как бы. Это как наша местная радиостанция как бы. Так сказать. (Поправил рукой пробор на голове.)
Ольга Петровна. Бени-люкс! Он теперь все время нас так напрягать будет?
Лиза. Мамик, кончай, ты в своем репертуаре. (Смотрит на Георгия.) В нашей же квартире его же не слышно же.
Ольга Петровна. "Его же не слышно же!" Помолчи! Ну и? Хоть бы и не слышно, неча выть! Ой, огурцом облилась! А вот вы подкашливаете, бухыкаете, товарищ генерал, ой, полковник, ой, подполковник! За вами ухаживает кто? Или у вас туберкулез? Мы тогда пойдем домой! Шнуруй валенки, Лизка, домой, домой отсюда, в баню, в баню их!
Лиза. Георгий, у вас чудесная квартира. И эти стены - антиквариат просто, столь неожиданно. Мамик, кончай. Буровишь - не контролируешь. Ну ты чего напилась-то так быстро?
Валерий Ильич. Я военный как бы, а военные не болеют туберкулезом в общем-то и так далее как бы. Я обезножел как бы, год назад. За мной ухаживает сын мой. Он год назад закончил университет. Пока как бы не нашел себе работу. Живем на мою пенсию. У военных пенсия как бы неплохая. Хочет уехать, начать жизнь. Но я болен. И он со мной. Не уедет. Я отец. Он меня как бы любит. На "вы" называет. Сын, принеси банку огурцов. Сын со мной всегда на "вы" как бы.
Ольга Петровна. А вы ему?
Валерий Ильич. А я ему - "ты".
Ольга Петровна. А вы ему тоже должны "вы" говорить!
Валерий Ильич. (Улыбается.) Мы все вдвоем как бы, сыну скоро двадцать пять, а не хочет жениться, мы отвыкли от женского как бы общества. К тому же бабушка, моя мама, умерла как бы полгода назад. Сын, кроме баночки огурцов надо принести еще и баночку шпрот. Иди. Для гостей как бы.
Ольга Петровна. Нету туберкулеза? Остаемся! (Хохочет.) Дальше про Мишку. Говорю Верке: "Верка, хотишь супругой Вермишелью стать, носки ему стирать, чтоб он, Миша мой, всегда был бы чистый, аккуратный, и так далее, и все такое прочее, в таком духе и в таком роде - станешь ему женой! Но если хотишь!" Георгий идет на кухню. Постоял у окна. Возвращается, ставит банку консервов на стол.
Валерий Ильич. Ну, и она что?
Ольга Петровна. И она что, хочете знать? Ой, как воет, паразит, не могу, сил нету, будто тянут его за что, а?! Я аж водкой со страху облилась!
Лиза. Мамик, завтра будет стыдно, что болтала много, держи себя немножко в руках, да? (Лиза вертит кольцо на безымянном пальце, снимает-надевает, стучит кольцом по фужеру.) Я живу отдельно, к ней приехала помочь переехать. Валерий Ильич, Георгий, вы не обращайте, жизнь напряжена, пусть расслабится. Она шебутная, хочет общаться. Только переехали, все кинула - вещи, коробки, пирог печь, бутылку схватила, говорит: "Пошли с соседями знакомиться, новоселье праздновать!" Я: "Не надо!", а она - рогом в землю и - вот мы тут.
Ольга Петровна. (Поет.) А я рогом в землю и вот мы тут! И мы тут во-о-от! Мы сидим тут во-о-от! Переезд - тоже, что пожар. Пожар! Полк! Равняйсь! Брандспойты доставай! Первая рота - нали-вай! Смирно! (Лизе.) А ты вообще молчи! Ты мне кто? Дочь! А я - мать! Родина мать зовет - нали-вай! Ой, разлила, облилась!
Валерий Ильич. Нам очень как бы приятно, такие люди в нашей берлоге... (Ольге Петровне.) Я все возвращаюсь. Так что она, ваша сноха, сказала как бы?
Ольга Петровна. Сноха? Что сказала? (Торжественно.) А вот что. Ну, вот, говорю: "Хотишь ему стирать-гладить-убирать, чтоб он всегда был бы, и так далее - то станешь ему женой!" А она... А она: "Ну, ладно, че...", - сказала!!!! (Пауза.) Да! "Ну-ладно-че!", сказала!!! Надо было лизнуть, а она г-х-авкнула! И стала ему женой! (Хохочет.) Да что это тут брямкает, бренькает, тямкает, теренькает всю дорогу, а? Аж мне страшно, аж я облилась, а?! Жорик?!
Георгий. Это иголки сыпятся. Сыпются. Падают. Меня зовут Георгий.
Ольга Петровна. (Лизе.) Да не иголки! Дзинькает кто? Ты, что ли, стучишь?
Лиза. Я. Стучу кольцом по фужеру. Нельзя?
Ольга Петровна. А зачем ты? Домик у тебя поехал? Ну, зачем тут елки?
Валерий Ильич. Сын очень любит как бы, когда пахнет в квартире елью и он украшает дом как бы ветками всегда. Мы воспитывали в нем с детства как бы красоту. И для него эти стены. Для красоты как бы душевной чтобы было в нем, так сказать.
Ольга Петровна. Да подьте вы в баню, а? Для красоты как бы душевной? Ой, облилась! Будто похоронный зал. И стенки цвета детской неожиданности.
Валерий Ильич. У него аллергия на пыль, нужен свежий воздух как бы. Озон. Кислород. Он вообще слабый мальчик. Спит в повязке, картавит, левша. Ну, такой уродился. Но я его люблю. (Улыбается. Георгию.) А что? Это действительно как бы, это как бы правда, и я сказал - постольку-поскольку. И помолчи, взрослые как бы говорят.
Георгий. Я что сказал?
Валерий Ильич. Как ты разговариваешь с отцом как бы?
Ольга Петровна. Смирно! Равняйсь! Отбой! А в повязке-то что?
Валерий Ильич. У него глаза во сне открываются.
Георгий. Папа, перестаньте!
Ольга Петровна. Ой, на "вы" с ним! Ой, у меня аж грудь горит!
Лиза. Ты на грудь разлила водку, на, вытрись, мамик, держи себя в рамках!
Ольга Петровна. Молчи! Сама ты водку! Ой, огурцом облилась. Налейте мне еще! В коридоре топор на полу лежит. Зачем это?
Валерий Ильич. Воров как бы боимся.
Ольга Петровна. Воров? Да что это опять бренчит, трещит, лопается, кукукает, ты, что ль, кольцом своим?!
Георгий. Колокольчики.
Ольга Петровна. Да где, что, откуда?!
Георгий. Вот. На окне. Они от ветра звенят. Один человек подарил, сказал: как зазвенят, вспомни обо мне. Они звенят всегда и я об этом человеке думаю.
Ольга Петровна. Как это? Мы тут сидим, мировые проблемы решаем, а ты про кого там, Жорик, думаешь? Не вникла?
Валерий Ильич. Они как бы мешают гостям. Сними сейчас же.
Георгий. Не хочу.
Валерий Ильич. Я кому сказал? Быстро!

Ольга Петровна. (Хохочет, ест.) Да подь ты в баню, а?! На "вы" ему говорит, глаза во сне открываются, а? Лизка, у нас в квартире срач, а мы тут с тобой сидим: одна красивая и другая в яму упала, в мужском епществе сидим, а? Зачем я сюда переехала? За стенкой орут, иголки сыпятся, пух в глотку лезет, в ресторане музыку бацают, больные туберкулезом кругом, косые, кривые, хромые - косой, косой, подавился колбасой!
Лиза. (Улыбается.) Она шутит. Мамик, держи себя в рамках, кончай.
Ольга Петровна. Полк, равняйсь, шутка! Шаг из строя, кто подумал - не шутка? Подьте вы в баню! Холостячки, смирно! Слушать объявление! Чтоб служба медом не казалась, беру над вашей войсковой частью шефство! Сегодня - первый шефский концерт! Выступаю я! А завтра: ветки выкинем, пух спалим, пыль отсосем, от картавости вылечим, писать будешь правой рукой, глаза во сне открываться не будут! А этому, который орет, Лизок, иди на крышу - на плац! - сделай первое предупреждение! Скажи, чтоб хайло закрыл - детское время кончилось и что в следующий раз стреляю без предупреждения! Скажи: "В трубу играешь, в галифе ходишь, а все рав-но гов-но!" Рота, налево, шагом марш! Ну?!
Лиза. Мамик, ну что ж ты такая пьяная, веди себя в норме?
Ольга Петровна. Кто пьяная? Я? Я веселая-а-а! Ильич, прости! Пойми, бедную! Я женщина, пойми меня, а ты полковник, так ведь? "Броня крепка и танки наши быстры! И наши люди мужества полны!!!" Я не могу там сидеть дома, там коробки, я хочу с народом. Лизок, посидим у соседей, тут мужчины, а мы женщины. А мужчины всегда должны с женщинами общаться! (Хохочет.) Надо было лизнуть, а я г-х-авкнула!
Валерий Ильич. (Улыбается.) Что?
Лиза. Это у нее такая ни к селу, ни к городу присказка. У мамы в полнолуние начинается. Она спать не может, в частности. Мамик, скоро домой, баиньки.
Ольга Петровна. (Стукнула по столу кулаком.) Правильно, Лизок, я в полнолуние сплю с открытыми глазами, глаза прям выкатываются, на ниточке болтаются, на подушке лежат! Еще картавлю и пишу левой! (Дунула в сторону Георгия, хохочет.) Вот какая, съем, дрюмпопон - ам, ам! Ой, пух ваш в глотку попал, облилась водкой! Лизка, на новоселье могу я напиться в году один раз? Один раз - не пидорас, Жорик, знаешь, да? (Умирает со смеху.)
Лиза. Ну, мамик, ну, фильтр сломался? У нее это от полнолуния начинается, правда.
Ольга Петровна. Да подь ты в баню, не бреши! Ничего у меня не начинается. Я ж не из телевизора артистка. Я артистка в жизни! (Хохочет.) Это в телевизоре они старые, а все целуются. А я сижу, смотрю в телевизор кино про поцелуи и думаю: ну, целуйтесь, а вот борода-то у тебя, полюбовник-тварюга, отклеится вот сейчас!
Лиза. Хорошее впечатление на соседей произвела. Молодец, что скажешь. Мамик, все в кучу собрала. Все? Пошли домой? Какая ты бессовестная.
Ольга Петровна. Да? Все сказала? Выступила? (Вдруг закричала.) А ты не подумала, что в груди моей тут горит, доченька?! Водка, думаешь?! Нет! Ты не подумала, что я себе гроб на старость купила? Зачем я сюда въехала?! Зачем мне эта квартира?! Я тут сдохну, меня вперед ногами из этой квартиры понесут, не подумала?! С пятого до первого далеко тащить, ты потащишь ведь, ты живая будешь, а я помру уже, как потащишь, я тяжелая, гроб мне этот зачем, я там в этой квартире жить не могу, дышать в гробу в этом, а ты все в парике сидишь, тебе все смехуечки да пиздахаханьки, доска два соска, Жучка, мормышка, чирикало, мамик, мамик, сама ты засратый мамик!!!! (Рыдает.)

Лиза. Ну вот, здрасьте, приехали. Сама бегала, коммуналку эту расселяла, говорила мне эта квартира позарез нравится, нужна, а теперь - в слезы и меня виноватит, ты чего, мамик?
Ольга Петровна. Подь ты в баню, доченька! Села, стакан держит, пальчики отклячила! Хотела тебе давно сказать: дрейфло ты, а не Павлик Морозов, ясно?! (Рыдает.)

Валерий Ильич. (Быстро.) Так, так, так. Надо что-то как бы рассказывать, веселить как бы дам. Вот. Вот. Вот. Покажи бабушкин портрет. У нас была бабушка, она умерла полгода назад. Она всегда все знала, она умела как бы найти выход из ситуации. Покажи ее портрет. (Георгий быстро взял с комода портрет, подал отцу.) Видите, она была как бы наша мама, мамик наш даже, общая как бы. Ухаживала за мной. Теперь - сын. У меня хороший сын, он заботится как бы о больном отце. Это - ее кровать. Ею никто не пользуется. Это как бы мемориальная кровать, что ли. Как памятник. На нее никто не ложится. Там перина. Как у нас в казарме была кровать Героя. Героя Советского Союза.
Ольга Петровна. (Вытирает слезы.) Кровать Героя? А-а. А отличникам боевой и политической подготовки можно на вашей кровати спать, нет? Бедненький Жорик, с виду ничего, а картавый. Думала я - еврейчики тут живут, а он больной. Больного не надо, дети будут неполноценные. Да, Лизка? Жорик, как жизнь?
Георгий. Нормально.
Ольга Петровна. А у меня впересыпочку, Жорик! А у тебя нормально, щегол? Бени-люкс? Живешь в лесу, молишься колесу? А у меня ненормально, Жорик! Ой, дети-дети, куда вас дети? Дети недоделанные сейчас все, Жорик, дураки вокруг все, Жорик, кислотные дожди, Жорик, радиация, Жорик, так что не отговаривай меня, Ильич!
Валерий Ильич. От чего?
Ольга Петровна. От того, зачем мы пришли, а пришли мы... (Молчит, слезы вытирает.) Ты бы вот взяла бы моду тоже и говорила бы со мной тоже на "вы", как у людей вон дети ведут себя с родителями! Тебе тоже повязку надо, на рот, чтоб языком поменьше полоскала, хлебальник на замке держала чтоб, поняла?!
Лиза. А что я сказала?
Ольга Петровна. Ей уже под тридцатчик, а мужика нету, Жорик а ей уже давно надо.
Лиза. Мамик, хватит выставлять меня в свете непотребном. Ой, какая.
Ольга Петровна. Беда с детьми, Ильич, да? Ешьте пирог яблочный, вкусный, почему никто не ест? Господи, да кто это там как слон бегает по крыше? Это кошка наша, нет? Мы приехали, вперед вещей кошку впустили, а она сразу на крышу убежала. Это она там, нет?
Георгий. Это Эдик.
Ольга Петровна. Педик? По крыше педик бегает, слышишь, Лизка? Зачем?! Зачем мы сюда переехали, пух, картавые, кругом педики как слоны бегают! (Хохочет, ест.) Ой, какое у меня настроение прямо просто хорошее, прямо сил нету, такое хорошее, просто распрохорошее какое-то, просто ну вот прям замочись какое-то, а?
Лиза. Ну, видите? Только что плакала. Полнолуние это. (Смеется.)
Ольга Петровна. Ага. Чья бы собака мычала. Ой, облилась!
Валерий Ильич. Это сын одного генерала-майора, нашего соседа слева как бы. Мы не дождемся, вероятно, чтобы балконы как бы загородили заново. Безобразие! Сколько я писал, звонил! Общая крыша. Просто общага. И никто не смеет ему перечить как бы, генерал-майор не на пенсии как бы еще. Сын его играет со спичками, репетирует фейерверк, к завтрему. Завтра День Города как бы. И семья ему не запрещает.
Ольга Петровна. Жорик, у него жофрения?
Лиза. Шизо-френия, мамик.
Ольга Петровна. Ай, какая разница? Он ведь, Жорик-то, понял, что я спросила? У него жофрения, нет?
Георгий. У кого, у генерала?
Ольга Петровна. Да у сына у этого?
Георгий. Не знаю. Нет. Просто разбалован.
Ольга Петровна. У нас там кошка, хоть бы ее не раздавил! Муська, к ноге! Настоящий генерал в другой квартире живет, мы сейчас к нему в гости, знакомиться, по крыше, а? (Хохочет.) Шутка-юмор! Какие генералы пошли - дураков рожают. Потому что по пьянке. Они пьют и когда-нибудь не ту кнопку нажмут и нам амба будет. Ладно. Жора, Жора, Жора... Имя какое-то у тебя неважнец, ну да что делать, ладно: на безрыбье и попа соловей. Понял, Жорик? Фиг поймешь меня. Я шахматистка. Семь ходов вперед вижу!

Валерий Ильич. Что? Сынок, принеси еще банку паштета. Давайте выпьем, действительно, за знакомство как бы. Должен сказать, я в вопросах любви и брака как бы, так сказать, очень как бы щепетилен. Я к этому отношусь как бы настороженно. У нас в войсках, так сказать, всегда постольку поскольку...
Георгий. Папа, ну перестаньте.
Валерий Ильич. Ты много говоришь, мой сын. Банку!
Ольга Петровна. Ой, хоть не подеритеся. Лизка, молчишь? Хоть пукни для ориентиру?
Лиза. Мамик, в краску вгоняешь, что говоришь, ну?!
Ольга Петровна. Краска, ой! У нее оспочка была в детстве, так и осталось. Сильно мажется краской. Тихо, на "вы"! Ой, облилась! Ладно, хватит на тракторе круги вокруг поля делать. Вот ты про вопросы любви и брака залудил вдруг, Ильич, невсклад-невлад-поцелуй-кошку-в-зад... (Хохочет.)
Лиза. Мамик!
Ольга Петровна. Смирно, на "вы", главное - натиск! Ты, Ильич, мысли мои читаешь, я ведь, Ильич, что сказать хотела: у вас - товар, Ильич, у нас - купец, Жорик. (Кашляет.) И я бухыкать стала.
Валерий Ильич. Что? Сын, и банку баклажанов.
Ольга Петровна. Сидеть, Жорик! Я что хотела сказать, в принципе: вот, Лиза у меня моя вот, а вот ваш Жорик-прожорик. Ничего, что я Жориком зову? Ну вот. Раз они сегодня вот вместе, раз мы переехали к вам на ваш этаж жить в ваш долбанный дом, то есть, раз они теперь познакомились, друг друга знать будут теперь, то... (Вдруг крикнула, кинув вилку на стол.) Дак дайте же им соединиться, люди!!!!!

Валерий Ильич. Я как бы не понял? А кто им не дает как бы?
Ольга Петровна. Я ему про лепешки, а он про говешки. Не понимаешь?!
Лиза. Мамик!
Ольга Петровна. Да что - мамик?! Что ты "мамикаешь" тут, фитюлька, спирохета бледная? Ети вашу мать, раз мать говорит - соединяйтесь, то дак соединитеся же вы, вместе, квартирами, тут дверь пробейте вот, женитеся, что вы будете туда-сюда ходить?! Дети пойдут, а мы нянчить их, мы старые, зараза, опять облилась, Лизка, тварюга, говори, пылесос, хотишь ему стирать носки или нет?
Лиза. Не хочу, конечно. Ой, я пошла, зачем я с тобой, уеду сегодня же к себе, болтуша. (Улыбается, ковыряет в тарелке.)
Георгий. Я сам всегда. Я стираю себе сам.
Ольга Петровна. Молчать! Закрой глаза и спи! Молчать оба совсем! Я спрашиваю Лизку! Лизка, ты - товар, вот - купец, ты хотишь или не хотишь?!
Лиза. Ай, отстань, ты чего завоевала?
Ольга Петровна. На "вы" с матерью! Отвечай - хотишь или нет?
Лиза. Чего, ну? Наговорила сорок бочек арестантов.
Ольга Петровна. Надо говорить: "Хотишь, хочу!", манда нестроевая, всегда говори: "Хочу!", всегда, хоть хотишь, хоть не хотишь!
Лиза. Ну, хочу. (Смеется.)
Георгий. Я сам стираю. У нас машина стиральная. Не надо.
Ольга Петровна. Да как не надо, когда - надо! Делай, делай, на бутылку белой, делай раз и делай два, чтоб не болела голова, понял?! Да, не красавица она, и дура, но и твой, Ильич, тоже, надо сказать - Петипа. Ай, надо было лизнуть, а я г-х-авкнула! Я тебя, Валерий Ильич, буду "Ильич" звать или "Лериком". Лерик, ой, устала я, как устала, так устала, налей мне еще рюмочку, а? Лизка, что ж мы пришли - лажануться?
Валерий Ильич. Нет, очень хорошо, что вы как бы пришли.
Ольга Петровна. Да? Ну, тогда слушай, Лерик: вот я прикажу сейчас, она девка слухмяная, они пусть туда идут к нам, там везде коробки, а в одном месте я застелила, кровать там, пусть идут сейчас, они водку не пили, у них не получится калека, стой, молчи, ни слова!
Лиза. (Смеется.) Да чего ты раздухарилась? Мамик!
Ольга Петровна. Молчать! На "вы" со мной! С тобой, гляжу, хорошо только на говне сметану делать! Пусть идут, а? Кровать застелена, он ей забабахает ребятеночка, сможет или нет, у него бабы-то были или нет, или он только с попугаем спал или нет? Короче, так пусть же они вместе! Соединитеся, дети!!! Пусть он ее отмастрячит, Лерик, а?!
Валерий Ильич. (Улыбается.) Как-то странно вы как бы про людей, как про кошек? Это ж по любви как бы надо, а как?
Ольга Петровна. А как накакал, так и смякал! "По любви, про кошек!" А как про кого про них надо?! Да оба они уже старые пеньки, об них собаки чешутся, на них ноги поднимают, тьфу! Они не люди, они член на блюде! Они говорят: "Для себя жить надо!" А вот мы с тобой, Лерик, иначе! Для них жили и живем, для детей, для детишек наших! А они что, наши дети долбучие? Твари, макаки-черные-каки, зачем мы их только народили, козлов?!
Лиза. (Улыбается, встала у окна, стучит по батарее кольцом.) Весь набор выдала. Вот, вы теперь с мамой соседи, познакомились. Она, конечно, показала себя в самом выгодном свете. Пошли домой. Какая ты - ужас.
Ольга Петровна. Сама ужас! Парик надела! В париках лысые старики по телевизору целуются! Тьфу! Лысая! Пух еще этот лезет в рот, не могу, бухыкаю и себя обливаю! Или это руки дрожат? Ну вот, разлила водку на кримплиновое почти что новое платье, мне теперь памперсы надо! А стенки, стенки какие - фу! Рай прямо нарисованный! А эта в зеленых руках. Да к чему это вы сделали это, а?
Георгий. Это я. Месяц назад. Закрашу. Устроюсь работать, заработаю - будем делать ремонт. Обязательно все закрашивать тут. Красить. Я руку окунул в краску, в зеленую побелку, на крыше была, и сделал руками такие узоры. Мне нравится. Я разнервничался и так сделал. Это мои нервы. А что?
Ольга Петровна. Нервы? Узоры? Взял, ладошками такую стенку красивучую заляпал и все тут, ну? Зачем, а? Я говорю: ты с ней пойдешь или нет?!
Георгий. Куда вы мне все сегодня предлагаете, я...
Ольга Петровна. Я знала. Ну, не ходи. Стой! План! Полк, равняйсь, смирно! Нормальные герои всегда идут в обход! Думаешь, я ручки сложила и - буль-буль карасик, ко дну? Фиг. Лизка, шевели оковалками, сфоткай нас с Лериком. (Взяла фотоаппарат со стола, сунула в руки Лизе.) Фотография будет называться: "До", а потом сфоткаешь, будет называться: "После"!

Дураков по росту строят! Рота, строиться! Он: маленький дурак - сидит, а я: большая дура - стою! Фоткай, Лизка, быстро, а то губы болят улыбаться, ну?!

Лиза. (Смеется.) Мамик, кончай.
Ольга Петровна. А я что, я и поехала кончать. Поехали!
Валерий Ильич. Кто поехали? Поехали куда?
Ольга Петровна. Куда-а? На улицу Труда, барать верблюда, пока лежит, а то убежит! Туда вот мы едем! Ой, помидором облилась! Рассекай!

Валерий Ильич. Нет, нет, я не хочу...
Ольга Петровна. "Едут новоселы, по земле целинной! Песня молодая быстро вдаль звенит!"
Валерий Ильич. Что? Куда?!
Ольга Петровна. "Под дугой колокольчик звени-и-ит, за дугою мой миленький бежи-и-ит!" Думаешь, я на застеленную кровать потащу тебя? Да нужен ты, еще помрешь. Правда, бывает, что и помирают. Да, помирают. (Хохочет.)
Валерий Ильич. На вас? Кто, что, когда? Я не хочу как бы, стойте!
Ольга Петровна. На мне не помирали, смейся дальше, не помирали, нет, а вообще можно на женщине помереть, называется - сладкая смерть! (Толкает коляску.) Надо было лизнуть, а я г-х-авкнула! Муси-муси, лям-па-пу-си, муси-люси-пуси! (Хохочет.) А вы поговорите пока. Просто так поговорите. На кровать необязательно, Жорик, ее, но в случае чего - можешь.

Лиза. Стыд-позор, что наговорила, мамик ненормальный. (Встала, пошла по комнате, повесила колокольчики на место.) Обиделся?
Георгий. Нет. Что вы.
Лиза. А стенка - что надо. Молодец. Так и надо ему.
Георгий. Кому?
Лиза. Кому, кому. Папочке твоему. Я сразу засекла: ты его терпеть не выносишь.
Георгий. Я его очень люблю, неправда.
Лиза. (Передразнивает, смеется.) "Я его осень любу, неплявда!" Фуфлогонством занимается. Держим мазу, что терпеть не выносишь? Все время хочешь сказать: "Папочка, что бы взять такое тяжеленькое и стукнуть тебя этим по кумполу?"
Георгий. Нет. Не хочется. Неправда.
Лиза. (Помолчала, улыбается.) Ну, ладно. Что ж. Хочешь жить - надо прикидываться. Я вот тоже: то в былинку, то в соринку, то в чаинку. А мамик пусть думает, что я такая. Она банкирша, платит за меня. Богатая! Она мне квартиру сделала. Я могу дома сидеть, не работать. Так, иногда что-нибудь, в полножки. У нее денег - море, всю жизнь в торговле воровала и накопила. Знаешь, сколько у нас жратвы, Гога? Жратвы у нас, Гога, - вагон! Зайди, глянь, когда она завтра уйдет: обалдеешь! (Хохочет.) У нас в квартире закройся, ага, и можно год из дому не выходить - вообще! - проживешь до турецкой пасхи на консервах и лапше. Спирту - представляешь? спирту-у-у-у! - четыре канистры пятьведерных, ржачно просто!
Георгий. Куда вам столько?
Лиза. Мне? Мне не надо! Ей! На случай войны запаслась. Войны боится. Ты язычок на крючок, смотри. Я ж тебе по дружбе, доверяю. Если ляпнешь что, я на тебя килера найму. Он сядет вон туда, на крышу, выследит и чпокнет тебя.
Георгий. Что?
Лиза. (Смеется.) Говорю: мы похожи с тобой. Ты на его пенсию живешь, а я на ее зарплату. Могу на диване лежать, телевизор смотреть. Играю перед ней. Нет, подыгрываю, не играю. Все честно. Какую она меня хочет, такую получает. Вроде, роднее человека на белом свете нету, а вся окутана тайнами от нее.
Георгий. Какие тайны. Все на поверхности. Или что: детей жарите, едите по ночам?
Лиза. Есть кое-что, тайны. Не все на поверхности. Не особенно другим хотела бы кое-что показывать. (Смотрит на стену.) Красивая, короче, картина. Называется: авангардная картина, ага? Интересно как. Прям зашибись, по-русски выражаясь, короче.
Георгий. Что?
Лиза. Зашибись, говорю. Хорошо, в смысле.
Георгий. Да?
Лиза. А почему ты это?
Георгий. Нервы.
Лиза. Называется авангардная картинка: "Нервы". Нет: "Нервы Жорика". (Смеется.) Бывает. Все у вас желтое: и стены, и абажур. Желтый домик. Дурдом. Покурим? Куришь?
Георгий. Нет.
Лиза. А я - да. (Постучала фильтром сигареты о край стола.) От мамика прячусь курить, мамик от меня прячется курить. Представляешь, что делал наш папик, когда мы с мамиком уезжали летом на курортик? Папик давно помер. Он был у мамика третий, три раза замужем она. Мишка от второго мужа. Противный, братан мой, жадный, куркуль. Жид, жид, за веревочкой бежит. А Верка его все время ходит в мутантовой шубе в такой, до пола - фу! Они в Москве оба. А папик... Ну да, был он ничего, любила я с ним иногда побазарить, хотя - тоже был дурак советский... А на старости вообще сбрендил: стоял на балконе в трусах и майке, матом на прохожих орал, плювал, и кричал, что дочка и жена его бьют, не кормят, идиот! (Смеется.) К нам ходили соседи его спасать. (Помолчала.) Картины на побелке нарисованы! Эк вы тут обуржуазились! Какая-то у вас тут жизнь специализированная. Точно - музей. Хорошо жить тебе тут было, даже завидно. Я бы, если бы в такой красоте жила бы всю жизнь, то обязательно кем-то бы большим-пребольшим стала!
Георгий. Кем - большим?
Лиза. Ну, не знаю. Писательницей. Или космонавтом. Или еще чего хуже! (Смеется.)
Георгий. А вы что раньше, не в такой квартире жили?
Лиза. Нет, это хоромы! Мы жили в новостройке с мамиком и там моя квартира. А тут - центр, потолки, стенки - простор, мечта моей жизни! Высота! Вокзал!
Георгий. Ненавижу этот вокзал, эти стенки. Просто ненавижу. Вдруг понял, что они, именно они поломали мне жизнь.
Лиза. Тебе сколько, что жизнь уже поломана?
Георгий. Двадцать пять.
Лиза. И уже все поломано? Ну а что мне, развратной старой калошке говорить? (Смотрит на Георгия, улыбается. Сняла парик, машет им в воздухе. Курит.) Взопрела, блин, в нем. Поболтаем про поломанную в стенках жизнь? Если не в лом? У меня бзик на теме секса, предупреждаю. Бодливой корове Бог рогов не дал. Хотя - вру, со мной эта присказка не работает. Я проверяю в жизни: можно со всеми мужиками переспать или нет.
Георгий. И что выяснили?
Лиза. Нельзя. Но стремиться к этому надо. (Смеется.) Шучу. Шутка. Просто отмечаю, что не важно мужикам морда у бабы. (Хохочет.) Разболталась от вина. Но ты же не дурак, нормальный, поймешь? У нас будут тайны? Мы соседи. Может, мы теперь хоронить друг друга будем, а?
Георгий. Что?
Лиза. В смысле, так долго тут вместе жить станем, что даже и похороним друг дружку, да? Не идет она? Ты дым размахивай, а то она унюхает, что курю - капец, сделает обстругон. Я выдохну и расслаблюсь, Гога? Заманалась изображать красоту. Ой-ой. (Села, подняла юбку, поправляет чулки.) Я по-свойски, прости, короче. Я веселая, в мамика. (Смеется.) Знаешь, как подумаю, что в пять утра на работу идти, в трамвае толкаться с этими похмельными мордами, которые на работу едут, то мне это, сам понимаешь, короче, не в лом... Да закури ты! Своего, что ли, боишься? Да идет он на хутор бабочек ловить!

Опаньки! Классно! Ух, развращу тебя, Гога! Кури! Вали в одно море, а то будет горе! Будем пить, курить, бодаться, хватит спортом заниматься! (Хохочет.) Я шучу, имей в виду, короче! Пошли на крышу, а то вдруг она въедет, а тут у нас дым, ага, Гога? Знаешь стихи: "Ко мне в гости приезжал Гога из Абхазии! Посидели, потрундели, друг на дружку слазили!"? Это не про тебя? Идешь?
Георгий. Что?

Лиза. Мамик моя - это что-то отдельное! Мешочница моя - нафлаконилась! Это было нечто! Короче, они - раз! - и пошли, да? А мамик зубы рашпилем начистила и давай, короче! Мамик моя эта, блин, так ржачно, вообще! Атас - сюда бежит матрас! А я сижу, жду, когда она с твоим папахеном, ага, короче? Гляжу, короче - поехали, да? Ну, блин, думаю, ага, ржачка какая! (Умирает со смеху.)
Георгий. Что?
Лиза. (Перестала смеяться, сделала Георгию "саечку".) Чего ты испугался? Это саечка. Обыкновенная. Ты чего такой бздунишка? Боишься меня, что ли? Ну вот. Я хулиганка, но я добрая, я только шучу так. Я с тобой откровенно, потому что тебя за мужчину не принимаю.
Георгий. Я мужчина.
Лиза. (Смеется.) Уй, какой резкий, как стеклорез, блин! Так и знала, что скажешь так. Все мужики взвиваются, когда им так скажешь! Ржачно даже. Да ладно, ладно. Мужчина. Согласна. (Помолчала.) А ты картавый? Незаметно. Оля-ля. Олялясеньки. Олюлюсеньки. Пух летит, колокольчики звенят, дурак поет за стенкой арии. Нет, дурак бегает по крыше. Красиво. А глаза у тебя серые, мужчина, короче, знаешь, нет? Тоненькие пальчики. В "куздюме", в "халстухе", деловой, ага? Больной, недоедает, папа гоняет, заставляет горшки за собой выносить. Спит с открытыми глазами. От всего от этого ты - сэкси такой.
Георгий. Что?
Лиза. Сэкси. Не знаешь такое слово? А ты вообще в дурке не лежал, нет?
Георгий. Нет. Я нормальный.
Лиза. Ну, я и вижу, что нормальный. Особенно с этими волосьями. Тебе этот парик идет классно, короче. Теперь тебе надо начать объясняться в любви, мне хоть! Будто ты, короче, переодетый китайский разведчик, мужчина! Чтоб смешнее было! (Хохочет.) Я тебя сфоткаю в этом, стой так! (Взяла фотоаппарат, щелкнула им. Вспышка.) Отвечай, как в милиции: не было связей?
Георгий. Каких связей?
Лиза. Половых связей, каких еще связей может быть не быть, короче? Были?
Георгий. Не было, да. Нет.
Лиза. Глаза во сне открываются и не было! Да? А как же ты мужчина, если у тебя связей не было? (Хохочет.)
Георгий. А почему чтобы быть мужчиной обязательно нужны связи?
Лиза. Много вопросов! Ты, Гога, с понтом под зонтом, а сам под зонтом! (Хохочет.) Ты, Гога, доверься мне, как будто врачу-специалисту. Большому специалисту. Я тебя плохому не научу. Пошли, короче? Возьми с собой что-нибудь со стола похавать? Да не мандражируй ты за папочку, все хоккей будет с ним, мамик его развлекет, развлечет как надо, она умеет, она троих мужей похоронила! Пошли, отсосем отсюда куда-нибудь!
Георгий. Что?
Лиза. (Смеется.) На крышу, говорю, пошли! Гулять по заколдованному дворцу и лесу, заглядывать в окна, ты - прынц, а я - прынцесса!

А конфетами пахнет! Это откуда?
Георгий. Всегда тут так. И днем и ночью. Ночью особенно. Это от конфетной фабрики. Они там варят в цехе конфеты.
Лиза. Обалдемон и мелкий потряс, Гога! Вкусно! Будто сказка, а где-то тут - речка с молочными водами и кисельными берегами, ага? И все вокруг, все, сделано из конфеток, подойди и начинай кушать подоконник, он из шоколадки, ага, короче? Нет, все-таки мамик дурак дураком, а квартиру нашла какую! .. А луна какая! Она на небе, короче, как будто нарисована, блин, да? Музончик в ресторане, тямти-лямти такое! Как романтично, зараза! И стена в зеленых, в общем, руках, клево! Ты не обращай, я выпила, болтаю, мамик не заметит сегодня, сама пьяная, ага? Дуборно только на улице. Холодно, в смысле. Э, синьор-помидор? Ты меня спинжаком согреешь, как в кино про любовь? (Хохочет.) Поговорим, короче, ржачно, а? Голова кружится! Поддержи меня за руку, а, Гогик-Могик?

Мальчишка. Свинья! Жорка-обжорка, свинья! Жорка-кызел, кызел ты, кызел, кызел, тварь!!!!!
Лиза. (Молчит, улыбается.) На кого он?
Георгий. На меня.
Лиза. Тут пух кругом, он спалит нас... Напугал, марабу плоскостопный, орет, раскрыл шире маминой... Он чего такой малахольный, этот? Зачем он?
Георгий. За вчерашнее.
Лиза. Идиотина долбанутая... Напугал. А что вчера-то у вас было? Война?
Георгий. Не война. Я его давно знаю, он рос как-то так, мы немножко общались. А вчера вдруг просит меня...
Лиза. Чего просит? Идиот какой...
Георгий. Не знаю, он вчера с ума сошел совсем. Я стоял тут вчера, смотрел на трамваи, он подошел и попросил меня... (Замолчал, снял парик, отдал Лизе.)
Лиза. Ну? Да что попросил-то он? Я теперь туда и идти боюсь. Что, ну?
Георгий. Так.
Лиза. Да говори уже? Ты стоял у окна, так? Тут пришел он, так? Чего ты стоял-то тут?
Георгий. Я всегда тут стою. У окна. Внутри и снаружи. То внутрь смотрю, то на улицу. Стою, смотрю на трамваи. Они никогда не ходят по расписанию, представляете? Целыми днями, ночами я смотрю на них и никогда, ни разу не совпадало, чтобы они пошли по расписанию, вовремя.

Лиза. Ну, Гога, я от тебя тащусь. Ты - сэкси. Ты ревизор, что ли?
Георгий. Почему?
Лиза. А чего стоять-то у окна-то и следить за трамваями-то? Дел больше нету?
Георгий. (Помолчал.) Мне нравится. Если подышать на стекло, потом приложить ребром кулак, то можно сделать такие ножки детские. Нет, следы лилипутика. (Смеется.) Надо же. Я давно не смеялся. Месяц. Мне тоже весело стало. Как и вам. Полнолуние - веселье для дурачков, да? (Смеется.) Зимой езжу в трамваях, окна замерзли, делаю в трамвае ножки: лилипутики бегают по трамвайным окнам. Или ребенок бежит по стеклам, по льду, босиком.

Лиза. А ты точно в дурке не лежал?
Георгий. А еще можно пальцем писать что-то. Вот: Георгий. Лиза. Не "Гога" и "Лизок", а "Георгий" и "Елизавета". Так ведь вас зовут?
Лиза. А между - поставить плюс, короче, нет?
Георгий. (Смеется.) А еще люблю стоять у окна, выключу там свет, колокольчики звенят в темноте и я смотрю на улицу, на трамваи, все видно тут, да? Темное окно, как вход куда-то, в другой мир в какой-то. Отсюда, из моего Китая, который на стенках нарисован, который придуман, который - скорлупа, которого - нет, отсюда из Китая - смотрю на мир. Огромный, страшный, прекрасный, покрытый белым тополиным пухом, конфетный мир. Окно. Встанешь, смотришь в него, слезы сами бегут, падают на подоконник, с подоконника на батарею, ее уже отключили, она не горячая и слеза длинная бежит вниз по батарее, на пол, падает в пух тополиный, приминает его и высыхает. А за ней - следующая слеза и тоже в пух. А потом кто-то возьмет спичку, и подожжет пух, и он сгорит, и слеза моя полетает-полетает в воздухе и снова сядет мне на мою ресницу, и снова я могу плакать. Понимаете?

Лиза. (Улыбается, вертит головой.) И снова я могу плакать... Да при чем тут? Ты про этого мальчишку мне расскажи? Он почему орет тут, короче?
Георгий. Про Эдика? А-а, про Эдика... (Помолчал, быстро.) Он вчера говорит мне, пришел когда, говорит: "А ты умеешь целоваться?" Я говорю: "Умею". Он говорит: "Поцелуй меня, научи целоваться". Вот. Вот и все.
Лиза. Ну?
Георгий. Мне его жалко стало, он же ненормальный, и никогда у него не будет женщины. Либо все будет не по любви, а как-то... Ну, не знаю. Его никто-никто никогда любить не будет. Он дурак потому что. И я пожалел. И я его поцеловал. А потом побил.
Лиза. За что?
Георгий. Что?
Лиза. За что побил, за что поцеловал?
Георгий. Противно стало. Вот он и бегает, и злится.
Лиза. (Помолчала.) Ты какой-то, Гога, ломом подпоясанный, нет у тебя ощущения такого, а? Говоришь, нормальный? Говоришь, он дурак, а ты нет? (Смеется.) Ну, ты даешь стране угля. С женщинами не спал, сэкси, а с мальчиками целуется.
Георгий. Я не сэкси. Я с ним не как с мальчиком, а как с человеком. Просто пожалел. Он попросил: научи меня целоваться. Я и научил. (Помолчал, зло.) И вообще: что вам надо тут, вы приехали - живите, мы вам не мешаем, что за вопросы, распросы, что?!
Лиза. (Помолчала, провела по стеклу пальцем линию.) Что пожелать тебе - не знаю. Ты только начинаешь жить. От всей души тебе желаю с хорошей девочкой дружить. (Смеется.)
Георгий. Что?
Лиза. Так. Я спросила, интересно потому что. А ты откуда умеешь?
Георгий. Что?
Лиза. Целоваться?
Георгий. Меня научил. Один человек.
Лиза. Мужик?
Георгий. Девушка. Девочка. Она умерла уже. Жила в вашей квартире.
Лиза. В нашей? А-а. Что-то мне мать говорила, что они из этой коммуналки уезжают, вроде, из-за этого, ну да. Она прям в квартире, да? А-а, нет, на крыше. Мамик не боится привидений. А там тетка все время плачет на ступеньках какая-то, сидит, это из той квартиры приходит, да? Вон оно как. Понятно, короче. Ага. Это от нее колокольчики?
Георгий. Сообразили.
Лиза. Бери да помни, сказала. Вот ты и помнишь. Ясно. Гикнулась девочка.
Георгий. Слушайте, а вы не могли бы как-то без жаргона без вашего, без вот этого вот, говорить, как-то по-русски, иначе, а то я не понимаю эти ваши грубые слова, вы же можете иначе? Перед мамой скромную играете, передо мной - развязную? А мне не нравится, не надо, пожалуйста. Как-то подбирайте человеческие слова, я их понимаю, эти - нет.
Лиза. Тише, ты, нервы. Ишь, нервы. Картина "Нервы Жорика". Ну, что с ней вышло, где она, девочка?
Георгий. Суицид, говорю.
Лиза. СПИД?
Георгий. Суицид. Самоубийство.
Лиза. А, само-убийство... Ясно.
Георгий. Что вам ясно?
Лиза. Да что ты такой нервный, правда, что ты сердишься? Я ж по дружбе, узнать про тебя хочу что-то. Ну, что ты за человек, к примеру. Вот, уже узнала. У окна стоишь, лилипутиков делаешь, трамваи ревизируешь, целоваться учишь. Ну? А с чего вдруг?
Георгий. Что?
Лиза. Повесилась она?
Георгий. Отстаньте. Не знаю. Смерть необходима. Она формирует судьбу.
Лиза. Чего-о-о?
Георгий. Так.
Лиза. Так-так, сказал бедняк. А ты ее что - любил?
Георгий. Хватит. Идем на крышу. Он не прийдет долго теперь. И сменим тему. Весь вечер говорила только ваша мама. А теперь я буду. О чем-то хорошем только буду говорить. Выпил, голова поплыла. Хорошо! (Молчит.) Месяц назад она. Здесь, на крыше. Там, где пожарная лестница. Они, соседи, после этого начали искать вариант и нашли вас. В день похорон я вот стенку сделал так. Был в состоянии аффекта, как говорится. Не помню даже этого. Просто - умер в тот день. Иногда слышу ее шаги там. Она дала мне эти колокольчики, сказала: "Как зазвенят - вспомни обо мне". Они звенят все время, с утра до ночи.
Лиза. Как ее звали?
Георгий. Отстаньте.
Лиза. Как?
Георгий. Лиза. Елизавета.
Лиза. Как меня?
Георгий. Вас зовут - "Лизок". Знаете, я хочу выпить, дайте мне.
Лиза. Выпей, выпей, конечно. Лиза, Елизавета... Ну вот, в один вечер, мухой - курить начал и пить. Лиза-елизавета, лиза-елизавета... Но пить я тебя не учила, ты сам.
Георгий. Ну, перестаньте вы так, говорите по-людски. Я же с вами нормально говорю.
Лиза. Прям задергал, я уж не знаю, как говорить, короче. Ну, что встал, памятник, пошли, сядем там, подышим, поговорим. Пошли, хватит так смотреть.

Георгий. Дайте. (Налил в стакан вина, выпил.) Все проходит. Но надо жить одному. Одному проще. Выжить проще и жить. Потому что когда ты один в круге любви, то ты один в круге любви, а когда двое - на тебе уже лежит ответственность. А потом: брак - могила любви. Кто это сказал? Кто-то мне говорил - не помню.
Лиза. Чего?
Георгий. Так. Ничего.
Лиза. Нет, говори. Я понимаю. Ну, еще бы, такая трагедия. Да ладно, не дрыгайся, что смотришь? Понимаю я. И ладно ты смотреть так, совсем думаешь - дурочка? Фиг. Ну да, я, может, сильно красиво говорить, может, не могу, ну и что? Зато у меня сердце большое, я люблю всех, вот так, короче.
Георгий. Вы?
Лиза. Я, мы, да. А ты думаешь: поблядушка обыкновенная? Врушка, да? Не надо. У меня тоже вот тут ой-ей-ей как много, большое сердце, и много чего переболело, и много видела и плакала и страдала, да, да, блин, зараза, тварьство, короче!
Георгий. А что значит - "большое сердце"? Дайте сигарету.
Лиза. А ты хороший парень. Прям мне тебя жалко стало, с этой твоей любовью. Бедный. Травма. Ну, может забудется.
Георгий. Ну, перестаньте. Смените тему, говорите про луну, про ваши похождения. Про что хотите, мало ли, но - не надо.
Лиза. Нет, ты хороший. Я тебя сначала за дурачка приняла: картавый, папу на "вы", а его бы по башке надо, дебил какой-то, думаю, короче. А про мужиков моих - могу. Если интересуешься. Только это стыдно. А ты вон какой хороший.
Георгий. Я не хороший. Ничего нестыдно. Я люблю смотреть фильмы по телевизору про голых, а отец выключает, а у нас один телевизор. Он не может, его военное прошлое запрещает ему такие фильмы смотреть. А я смотрю. Мне нравится. Красивые мужчины, красивые женщины.
Лиза. Ну и правильно, и смотри, короче. И что ж, что ты смотришь про голых? Ой, да перестань ты комплексовать! Бери пример с меня! Я тебе вот порнуху принесу, покажу на видаке - вообще киксанешь! Ну, можно посмотреть один раз для развития, а что? Что естественно - то не безобразно. Хороший ты, секси, очень.
Георгий. Я не секси. Я плохой, я пьяный дурак, вы всего не знаете обо мне...
Лиза. Снова да ладом. Час вдолдониваю: такова - селяви! Хочешь, как подружке тебе расскажу? А что? Я пьяненькая тоже, ну пусть! Естественно - не безобразно. Только ты мамику - смотри, ага, короче? Знаешь, Гога, тоже у меня не фонтан. А вроде все есть. Да не смотри ты так! Я такая злая на всех! (Надела парик.) Иногда охота прям подойти к этим красавицам писаным, что по улице идут, и сказать им, короче: "Ну, что, бабоньки? Можете, как я - некрасивая? Я, к примеру, сегодня ночью с двумя мужиками переспала! А кто из вас может на ночь двух мужиков сразу заарканить?! То-то!" Я все равно себе мужа найду. Потом. Сейчас не хочу. Погуляю, пока молодая. А что тут такого? Нормально.

Красота! Пикник! Музыка, луна, пух. А зима кончилась, теперь лето будет, уже пух тополиный. Скоро дождик пух прибьет, потом будет все теплее, ночи короче! Ненавижу зиму. Толкаются в автобусах в шубах в своих, не продохнуть, фу. А сейчас, летом, все мальчики высыпят на улицу, в маечках, в футболочках, зимой их и не видно было, а летом они как таракашки изо всех углов вылезают, красивенькие, короче - ужас! Ух, повеселюсь с имя! (Смеется.) Хотя все кругом твари, Гога, ты прав, с тебя бутылка... Паскудство одно сплошное. Вот, бывает, что кто-то так, как ты, встретится иной раз, мальчишка какой, да начнет чего рассказывать - все, на душе будто атомный взрыв прошел: ложись, накройся белой простынью, закрой глаза и ползи в сторону кладбища. Гадство, гадство, гадство кругом! Жизнь поганая до блевотины, зараза! (Стукнула ногой по мешку с мусором.)
Георгий. Луна в Гамбурге делается прескверно. Бред. Жизнь хороша. Надо уметь ее организовать.
Лиза. Ну дак займись? Что ж ты свою не организуешь?
Георгий. У меня все организованно. Но у меня другое.
Лиза. Денег нету, хочешь сказать? Да при чем тут! Не барай мне мозги, да что другое-то? Ораганизовался: четвертак ему, а он на папкину пенсию, как дебил-инвалид пятой группы, хранитель попугая, живет! Ну, не так, что ли, скажешь?
Георгий. Вы тоже живете за счет мамика. Я выпью еще, можно?
Лиза. Все можно, если осторожно. Ну, правильно. На мамины живу. Дак я-то дура, а ты-то образованец-оборванец, нет? Ладно, молчи, не будем взаимно обскорбляться, хватит, начинаю говорить! На всю улицу буду орать сейчас! Эх, Георгий, Гога! Жорик, я бы даже сказала! (Сняла с языка табачинку.) Не виноватая я! Ей Богу. Как бывает: компания, да, пьем, да, весело, да? Мне нравятся мужики такие накачанные. А кому они не нравятся? Всем! Ну вот. Появляется какой-то мужичошка. Смотришь - неприятный! Но стопка за стопкой, дело в пьянке двигается к закруглению и по раскладу: мне с ним, короче, придется, с этим, и - стопка, стопка и смотрю: да он не плохой. В душе завозилось, заездило: а почему и нет? А с чего я взяла, что все мужики должны быть красавцы? Да и этот - ничего, пузо, правда, зато, наверно, сильно заводной в постели. Глазки ему строю, думаю: а что он про меня думает? Ага, думает: как я ее трахать буду, сзади или спереди - если спереди, то морду подушкой закрою и - вперед, короче. А я ведь его мыслишки все насквозь вижу. Думаю: да думай про спереди или про сзади, я ведь тебя все равно умнее, идиот. (Смеется.) Короче. Прости. Па-ро-сти. Я ж тебе пообещала разврату! Ну вот. И вот, он мне совсем нравится уже, слюна в уголках губ застряла, нет, как это, не застряла, не слюня, а слю-ня - белая пена в уголках рта, как заеды. И вот лысина его ближе, а почему и нет, и с лысинами бывают мужики, да откуда взять надутого, накачанного. С кем они ходят и спят и кого обнимают эти накачанные, красавцы, с кем?! И вот, Гога, он уже снимает теплое белье, нет: трусы семейные до колена, трусы в горошек, в темноте видно - фу! И вот снимает с тебя и с себя все, упали и поехали, и хорошо, а потом толчок и так мерзко, Гога, если бы ты мог себе только представить, короче. Хотя скоро, представишь все равно, куда ты денешься, природа потребует. Долбанная природа. И ведь даже ляпнешь в темноте, в постели, ему: "Я тебя люблю!", ага! И не врешь. И правда: в тот момент - любишь. (Смеется.) Утром я на него смотрю и думаю тоже, что он про меня: да как же ты такою уродиною живешь? (Молчит.) Вот, Гога, так вот выцыганиваешь себе такое грязное счастье на одну ночь, чтоб задрожать, сказать: "Я люблю тебя!", и все, амба... Какая любовь, где? А ты говоришь поцелуи, девочка, мальчики, эх, Гога...

Кривая в жопуа стала, пьянь, Лизка-безотказка? (Хохочет.) Завел ты меня со своей девочкой и с мальчиком в разговоры, как на страшном суде докладываю. (Перегнулась через перила балкона, кричит вниз.) Я ж не на страшном суде, нет?! Или на страшном? А?! (Хохочет.)
Георгий. Какая мерзость. Дайте, выпью. Все - ужасная мерзость. То, что вы рассказываете - это...
Лиза. Застегни скворечник! Что - мерзость? Ай, да что вы говорите, какие мы нежные! У тебя будет лучше, не так? Я хоть честно рассказала, без вранья, а вы тут в поцелуи играете, козлята! Врете и врете друг дружке, не надоело? Папаньке врешь, что ты его любишь, он тебе, что он - тебя... Ты, друган, хочешь, короче, я тебе покажу мерзость, тут же, не выходя из твоего китайского дома, а?
Георгий. Нельзя так, должна же быть любовь...
Лиза. Да что вы говорите?! Только так и льзя! Ладно тебе из себя корчить, короче! Ой-ай, живу в тополином пуху, посреди конфетной фабрики! Пошли, я покажу жизнь, покажу! Ноешь, стоишь, на трамваи смотришь, на пух тополиный дуешь! А ведь голых по телевизору смотришь втихую от папика, нет? А мне: "Мерзость!", говорит! Иди!
Георгий. Я никуда не пойду.
Лиза. Пойдешь! Культурно-развлекательная программа! Иди, Гогик-чмогик!

Вот ты сколько тут лет живешь? Я тебе покажу, что я за вечер нашла! За один! Смотри! Не знал, как делается? Учись!

Классно тут стоять на краю, на краешке. Пахнет урином. Мочой. Первые десять минут пахнет, потом привыкаешь и ничего. Центр, а писять негде, короче. Дверь внизу на шифре, но подъезд открыть могут все, а тут дверь на чердак - ключи под ковриком, все знают это, но у первого этажа не гадят, какая-то образованная алкашня пошла, лезет к солнцу, сюда, на пятый. Обгадили все. Почему идут на пятый? Ну, гадь на первом. Нет, едут, ищут путь, путь к свету, выход в конце тоннеля, короче. Это тебе, умнику, повод для подумать, разобраться... (Смеется.)
Георгий. Идемте отсюда. Тут пахнет.
Лиза. Не нравится? А ведь тоже тут жизнь, рядом с тобой, в подъезде. Организованная жизнь. Специализированная, я бы даже сказала, как и у тебя. А ты на крыше в поцелуи играешь. А ведь тебе шаг до жизни настоящей, в подъезд выйти, а ты в свой Китай спрятался и сидишь там, ноешь, меня вот обсираешь. Мерзость, говоришь, да? Да сам ты мерзость поганая! Эх ты, корова. Иди отсюда. Надоел, чмо картавое, косое.

Стой! Дай мне спичку.

Георгий. Что... Не надо...
Лиза. Боишься меня? Сэкси какой... Пальчики тоненькие... Поломаться могут... Желтенькие пальчики... Тут все желтенькое в этом доме... Правильно, бойся. Я ведь тебя и трахнуть могу. (Смеется.) А что? Это идея. Иди сюда, смотри. Видал?

Нервы так щекочет, тут стоять... Нет? А если так...

Георгий. Зачем вы?
Лиза. (Хохочет, смотрит в глаза Георгию, руку его не отпускает.) А так. От злости. А что? Хорошо, весело. Нет? Смотри еще. (Взяла еще одну бутылку, кинула в шахту, смеется, слушая звон разбитого стекла.) Так охота совсем его сломать, чтоб не ездил. Стой рядом, боишься, нет? Боишься! Я сегодня с вечера дверцу эту оставила открытую, чтоб не ездили, не грохотали туда-сюда, короче. Смешно? Алкашня бутылки бросают в пролет, а я в шахту лифта. Очень хочу кому-нибудь на голову. Брошу завтра обязательно. Если "скорая" к дому подъедет, знай - это я расстаралась. А хочешь, сейчас сверху на лифте будем кататься, для нервов твоих, для щекотания их, нервы Жорика, а? (Хохочет.) Я Мальчиш-Плохиш, я тебе все покажу, Гога... А вот ты мне покажешь сейчас, как надо целоваться и чего эта твоя так заходилась девочка, что аж повесилась...
Георгий. Не надо меня трогать, пожалуйста. Отпустите. Я не хочу

Лиза. Ах ты, педрило мученик такой... Мальчикам и девочкам показываешь, а мне нет?
Георгий. А вам нет.
Лиза. Значит - врешь. Не умеешь целоваться. Только кино про голых смотреть можешь. И целоваться не умеешь.
Георгий. Умею.

Лиза. Лиза, говоришь, ее звали...
Георгий. Лиза. Елизавета.
Лиза. Лиза ее звали... Елизавета... И меня Лиза зовут тоже...

Георгий. (Тихо.) По крыше кто-то ходит. Плачет там кто-то. Я пойду.

Лиза. Никто не ходит, еще, сэкси, правда, горячий мальчик, хорошенький мальчик, славненький мальчик, красивенький мальчик, бедненький мальчик, возьму руку, сюда давай ее, под платье, миленький мой, Георгиечек, Георгий, Георгий, солнце мое, красивый какой, мой дорогой, мой любимый, я тебя сразу захотела, ты мне сразу, я тебя люблю, милый, солнце мое, под платье, я тебя научу всему, я опытная кошка, многоопытная, еще раз, поцелуй, и правда, умеешь, горячий мальчик, хорошенький мальчик, славненький мальчик, красивенький мальчик, бедненький мальчик, я тебя люблю, какой сэкси, я знала, что ты такое сэкси красивое и хорошее, сэкси...

Георгий. Я не "сэкси" вам... Я вам не "сэкси". Отпустите. Да пустите, говорю!

Понравилось? Умею? Что вы тут наговорили, стыдно будет потом...
Лиза. Умеешь. Ничего. А что я сказала. Ай, Господи! Сказала: "Люблю!"?! И правда, в тот момент любила. Нашло что-то. Теперь - нет. Делов-то. А еще раз.

Ну, чего ты, а? Хороший какой, а? И дрожит сам, хочет, а принципы, принципами обвесился... (Смеется.) И при чем тут понравилось. Просто я же тебе сказала, что со всеми мужиками можно переспать запросто, если захочешь. А с тобой даже интереснее, потому что неопытный, дрожишь, а мне приятно... Они уснут и мы с тобой на крышу сходим, да, сэкси картавое? Только не думай, что я в тебя втюрилась или еще что. Это я про "люблю" тебе случайно сказала, вырвалось, бывает... Я никого не люблю и не любила. Запомни. Не хочу. Вот как быстро у нас... Все по маминому плану. Все, как мамик заказал.
Георгий. Что заказал?
Лиза. Мамик? Коню понятно. А ты еще не понял, что ли? (Улыбается.) Хочет квартиры соединить. Тебя на мне или папашу на себе женить. А что тут такого? Мамик практичный человек, просто так ничего не делает. Ну, поцелуй еще раз, давай, сэкси, слышишь, нет?...
Георгий. Что - мамик?
Лиза. Мамик когда квартиру искала - все сначала про соседей узнала, про вас, в смысле. Да тебе-то что? С нами лучше ведь. Мы - окно. С нами, как за стенкой. У нас денег море. Знаем мы, что там девочка повесилась на крыше, все знаем. Но мамик - шаровая молния. Никого не боится. Ну, поцелуешь еше разик, короче, и до ночи, да? А ночью на крышу сходим, поиграем там, аж штукатурка повалится на них, на твоего папика и на моего мамика, да? (Смеется.)
Георгий. Кто-то говорит на крыше...
Лиза. Голуби. Ну поцелуй еще раз. Да ладно опять мадражить-то, нервы свои. Чего ты опять разозлился, тише ты, поцелуй еще, зачем я сказала, да не получится у нее ничего, она дура, поцелуй еще раз, ну, сэкси... Я ведь с тобой не из-за этого, мне на квартиру наплевать, мне ее дела - шкура дохлой обезьяны... У меня есть на другом краю города квартира, может, сразу поедем туда, бросим этих, в такси, сэкси, и поедем, а? Баш на баш... Я тебе одолжение, а теперь ты мне... Ты меня научишь целоваться, а я тебя другому, да, миленький мальчик? Поехали, ага? Поцелуй еще, как первый раз сделал...
Георгий. Мерзость. (Оттолкнул Лизу, идет в квартиру.) Какая мерзость...
Лиза. Эй! Куда? Стой, нервы! Да стой ты!
Георгий. К черту, к черту, к черту...

Лиза. Раздухарилась... Отсос Петрович тебе сегодня... Ноль нагару, а столько усилий... Плюсквамперфект. Сорвалась рыбка... Дура... Нервы... Какие тебе нервы!... Руки в краску сунул! Ах, гаденыш... Вам не срачка, так пердячка, все нехорошо... Тихо, спокойно, живи до старости, вот тебе стены, красота, Китай, живи, нет, он свои нервы, видишь, интеллигенция долбанная! А она в петлю полезла - тоже вся из себя... Лиза-подлиза... Идиоты чертовы, надоели мне! Все вам плохо, все не так, целоваться вам надо! Лизка... Старая проститня ты... За ноги на помойку... Он прыгнет вот с балкона, от страстей, у него же шарики за ролики... А тебе вот вынь да положь, захотелось чего-то большого и чистого. Как у слона, что ли? Да? (Смеется.) Не вышло по твоему... А выходило раньше быстрее, и чаще, и лучше. Стареем, девушка... Надо на пенсию: разрешение сделать ухаживаниям вот такого вот седенького козлика в коляске и все будет тип-топ... А к молоденьким не лезь... (Вытерла слезы. Трогает ладонями губы.) Сэкси... Поцеловал... Надо же? Лиза... И как это меня заколотило, задрожала я... Хорошо, а?

Лиза. Эй, кто там чистит обувь? Совсем, короче, озверели? Воняет! Бутылки кидают, сапоги чистят. Совсем уже?!
Капитан. А мне нравится, как пахнет. (Улыбается.) Я бутылки не кидал.
Лиза. А кто кидал? Кому нравится? Что тебе нравится?
Капитан. Мне нравится, как пахнет кремом.
Лиза. (Помолчала.) А ты кто там такой?
Капитан. Я? Капитан. Лиза бросила сигарету, поправила парик, побежала вниз, встала напротив капитана, смотрит ему в лицо.
Лиза. Тут лампочка в подъезде не работает, сгорела, не видно лица. Капитан, капитан, не вижу... Ты молодой?
Капитан. (Улыбается.) Я молодой.
Лиза. А красивый?
Капитан. Говорят.
Лиза. А женатый?
Капитан. Я не вижу вашего лица.
Лиза. Женатый, спрашиваю?
Капитан. Женатый.
Лиза. Жена - не стенка, отодвинем. Капитан, а ты умеешь целоваться?
Капитан. Я женатый.
Лиза. Умеешь?
Капитан. Умею. В общем-то.
Лиза. Тебя в армии научили?
Капитан. (Смеется.) Меня в армии научили.
Лиза. (Шепотом.) Покажи, как надо. Армия всегда шефствует над гражданскими, ага?
Капитан. Что-то я...
Лиза. Тише... Покажи!

Ну вот, молодец... Красивый, молодой, поцелованный капитан... Я завтра в это же время приду, жди, приду обязательно! Жене ничего не говори... Только научи ее целоваться... А сейчас - салют в твою честь, капитан!

Ольга Петровна. (Поет.)"На улице дождик и слякоть бульварная, тонкими иглами душу гнетет!!!" Лизок! Жорик! Сюда! "Девушка бледная в беленьких туфельках! Словно шальная по бульвару бредет! Радуйся, девочка!!! Радуйся, милая!!! Что ваша смерть так рано пришла! Вас засосала слякоть бульварная! Вся ваша жизнь в белых туфлях прошла!!!!" Лизок! Жорик! Видали?! Лерик едет, а сзади я ножками стригу! Нет, лечу над ним на бреющем полете! Во мне умерла балерина и певица! Я вам буду петь и танцевать! Знаете, кто теперь я? Я - девочка в беленьких туфельках, вот!!!!...
Валерий Ильич. (У него глаза заплаканы.) Сын, мы решили с Ольгусенькой! Мы решили как бы... пожениться! Сын, поцелуй своего нового мамика! Она не сможет заменить нам бабушку, но все же будет в доме хозяйка!
Лиза. Не сомневалась. Мамик, ты в своем репертуаре.
Ольга Петровна. Правильно! Хозяйка! Прям и не знаю, Лизка, соглашаться мне или нет? (Хохочет.) Ну, если оба сильно попросят - соглашусь! Вот, от дедушки моего, от мужа, вещи остались, вам! Жорику и Лерику! Дверь прорубим вот тут, да, Лерик? Квартиры соединим! На крыше балкон кирпичами соединим, такую как бы беседку сделаем, ага? И потом - жить. (Плачет.) Наконец-то началась моя жизнь, столько лет ее ждала! Теперь мне ничего не надо! Квартира - хоромы царские будут! Кушать нам хватит на сто лет, Лерик, я запасливая мышка-норушка! Только дочку выдадим взамуж и все, нету проблемы! Взбрызнем это дело! Ура! Встали все по росту, фотоаппарат на автомат нажимай, фотография называется: "После"! Лизка, сюда все, ко мне, по росту, лесенка дураков чтоб была: я первая, потом Лерик, потом Лизка, потом самый маленький мальчик-с-пальчик-прыщавый-Жорик-прожорик, сыночек мой теперь, ура!

Фоткай быстрее! Жорик, ты чего мокрый? Это воды отходят? Рожать собрался? Или под себя сходил? Бывает! Вылечим от онурезу! (Хохочет.) Жорик, можешь звать меня мама, а можешь - Петровна, так даже смешнее, чем мама! (Смеется.) Разрешаю! Лизка, вам теперь жениться нельзя, мы теперь родственники один раз, а два раза нельзя жениться, брат на сестре не женится, вы же теперь братик и сестричка, вот и живите, как братик и сестричка. Раз мы - уже, то вам - нельзя. Поняли? Так что тебе - отбой, Лизок.
Валерий Ильич. Как я рад! Как я как бы рад! (Плачет.)
Ольга Петровна. (Ест соленые огурцы со стола, пьет.) Ой, облилась! Тополь зачистить, чтоб пуху не было, завтра же. У корня у тополя шкуру топором снимешь, Жорик, и он завянет, понял? У меня муж, Лерик, облысел от водки, так сильно пил! Так что ты не пей. А я выпью! Был он такой: две доски и посередь голова вставлена. Я работала, а он пил, не работал практически. Вот, штаны его. Не брезгуйте. Носим ношеное, ебем брошенное. Ой, простите, ой, облилась! Ну, сфоткай нас, Лиза, троих, Жорик не в настроении, ну, нас сфоткай, как мы сидим! (Ест.) Ой, облилась! (Смеется.) И била иногда его, раз он запивался. Это я тебе про последнего, Лерик, рассказываю, а про тех первых двух и не вспоминаю, я их рожи забыла. Да ладно, Лизка, чего ты папана завспоминала? Он был гвоздь беременный, вот как.
Лиза. Я его и не вспоминаю, мамик.
Ольга Петровна. Почему парик сняла? Что за слова такие говоришь? Ты? Тут отец твой, твоя мать! Мать твоя, ишь! Да, отец! Чтоб его уважала, чтоб не говорила ему поперек, как тому, третьему, ничего. Вот тут дверь прорубим, да, Лерик?

Георгий. Вы как-то быстро стали в доску своими, вы не заметили?
Валерий Ильич. Сын, ты пьяный, я тебя таким как бы пьяным никогда не видел...
Георгий. А теперь увидишь. И ты, и твоя новая супруга воровайка... Каждый день! Хочешь?
Валерий Ильич. Ты почему мне тыкаешь?
Георгий. А ты мне почему?! Кто ты мне?! Никто! А вам что, воришки? Вам квартиру надо?! Вам нужно окно в новый мир, да?! Ну так зачем откладывать?! Сделаем окно сейчас! Не отходя от кассы! Внимание! Я дарю вам всем троим новый вход в новую жизнь! Мне не жалко! Берите! Идите туда! Только я останусь здесь, в своем Китае! Здесь!

Тут вам вход сделать, воровайки?! А тут выход?! Вход?! Выход?! Окно?! Так вам надо?! Идите! Идите, ворье проклятое, идите, воруйте чужое, у вас своего ничего нет!!!! Идите!!

Ольга Петровна. (Помолчала, оглянулась, вытерла слезы.) Главно, меня воровайкой называет. Я воровайка? Воровайка я? Спасибо. А я им яблочный пирог... А я к ним познакомиться на новоселье... Тоже мне, два лавровых бизнесмена, с вами-то только судьбу и строить! Я, конечно, дура, я, конечно, плохая, я, конечно, торгашка, да. А тебе бы, Жорик, сейчас было бы столько лет, как мне, и когда она ходит вокруг, ходит, лежит со мной столько лет уже в постели, дышит в ухо!!! А тебе бы так тварюга картавая, я бы на тебя посмотрела!!!!!
Лиза. Да тихо, мамик, ты чего разоралась, с ним за компанию, он дурак, а ты ведь умная, молчи, ну?! Чего орешь-то, кто тебе в ухо-то дышит, кто?
Ольга Петровна. Смерть!!!! Смерть мне дышит!!!! Я гнию, ты не видишь?! Что видишь?! (Кричит.) Радуйся, девочка!!! Радуйся, милая!!! Что ваша смерть так рано пришла!!!! Вас засосала слякоть бульварная!!! Вся ваша жизнь в белых туфлях прошла!!!! Прощайте! До свидания!!! Паразиты!!!

Георгий. (Тихо.) Папочка?
Валерий Ильич. Да, сынок?
Георгий. Папочка?
Валерий Ильич. Да, сынок?
Георгий. Папочка?
Валерий Ильич. Да, сынок?
Георгий. Папочка, что бы взять такое тяжеленькое и стукнуть тебя по головочке, по кумполу, по кумекалке по твоей, а, папочка?
Валерий Ильич. Что, сынок?
Георгий. Ничего, папочка. Бедная Лиза... Просто я думаю что надо что-то сделать. Уехать! Нет! Сначала мне надо это сделать, хватит ныть! Надо сделать!

Бедная Лиза, бедная Лиза, все как положено... Лиза должна быть бедная! Лиза! Ты слышишь меня?! Посмотри, бедная Лиза! Эта квартира, этот песок, эта гниль, плесень на стенках! Я жил в этом раю, в этой красоте, посреди нарисованных гор китайских, я знаю, как выглядит Китай! С тех пор, как я глаза открыл на белый свет, я вижу эти разрисованные стены, я вижу эту бутафорию, красоту китайскую, я сам уже глаза сплюснул, у меня уже не глаза, а шелочки от этого Китая! Лиза, бедная Лиза! Краски тускнеют, ремонта делать нельзя, ведь это наша достопримечательность, ни у кого такого нету, и чернота лезет в душу, угар лезет в мозг, в глаза, Господи! Папа, милый папа, ты погубил мою жизнь, ты понимаешь это?! Лиза, бедная Лиза! Я вчера перебирал свои старые фотографии из детства, смотрел на себя, на ребенка: вот наш третий класс, и я там, "хорошист", "ударник"! Вот я и две девочки. Одна - бедная повесившаяся месяц назад Лиза, а вторая - стала сейчас, наверняка, известной проституткой. Что это на мне за одежда на этой фотографии, что это на мне за обувь, почему у меня такие маленькие руки, почему я так смотрю на себя с фотографии странно и сильно, будто знаю, что я такой стану, что со мной станет, будто я знаю, что сидящая справа от меня на фотографии Лиза повесится, а вторая станет блядью, я так страшно смотрю на себя, будто покойник, будто знаю, что будет, но я же не знал ничего, не знал, но глаза говорят мне это! А вот другая фотография: наш заснеженный двор на ней, я маленький, мы стоим с бабушкой, метель у дома, мы там стоим, я в каких-то белых валенках, там памятник этот стоит загаженный белым, я, бабушка у памятника, и глаза у бабушки говорят, что она умрет!!!! И что все мы умрем когда-то и мои глаза говорят то же! Вы с ней знали это, но не сказали мне! Вы с ней вместе погубили меня! За что вы погубили меня?!

Вот тебе, старая тварь! Ты знала и не сказала мне! Я любил тебя, ты мне была вместо матери, за что я любил тебя, за то, что врала мне, что жизнь будет вечной, жизнь будет такая, в стенках рисованных, а она другая?! Я рос в вашей красоте, посреди побелки разрисованной, а мне хотелось взять топор и прорубить дверь, окно в другую какую-то жизнь, в настоящий Китай, войти в него, чтоб все было осязаемо и живо, но нельзя было, но я сегодня прорубил эту дверь! Я вошел в эту жизнь! Но теперь надо уничтожить того, кто виноват во мне! Тебя, папа, да, тебя я убью сейчас! За то, что ты знал о обо всем, знал о смерти и не сказал мне! Папа убил меня, а теперь я его, да, да! Это надо сделать! О, я буду как Муттер Тереза, я буду играть сейчас Муттер Терезу, я качу больного, да, я покачу больного, ах, откройте балкон, дайте, я вывалю его на мостовую с пятого этажа! Вместе с коляской его, пусть хряснется на мостовую, проломит себе башку дырявую, ему надо это, он ведь все время просит его прах развеять над городом, в котором он жил, над городом, в котором он страдал, любил, мучился, лелеял мечты! Любил и страдал, страдал, страдал! Так получи же, на! (Рыдает. Толкает коляску к балкону.) Нет, откройте лифт! Я скину его в шахту! Валерий Ильич вскакивает, машет руками.
Валерий Ильич. Не смей! Это ты довел нашу бабушку! Она хотела от тебя внуков, а ты?! Уезжай! Ты ноль, ничто, даже детей родить не можешь! А я мог! Я тебя родил! Я дал тебе образование! К тому же я подполковник Советской Армии! (Рыдает.) Теперь хочешь меня после бабушки довести?! Ты ноль, а у меня пенсия большая, я умру, что ты будешь делать, что, что?! (Убегает в другую комнату, кричит оттуда.) Я не виноват, что ты как бы уродец, что ты никому не нужен, что ты сидишь тут взаперти, не виноват! С тобой, дураком, я разговаривать не могу и не хочу! Тебя к красоте прививали всю жизнь, а из тебя получился как бы дебил полный!

Георгий. Старый лгунишка... Он ходячий! (Смеется.) Он врет... Врут все... Бедная Лиза... Ты оказалась права... Нельзя жить в этом комке вранья... Лучше повеситься и уйти... Нельзя... Бедная Лиза... Бедная Лиза...