|
Действие происходит на среднем Сахалине, во время переписи А.П. Чеховым каторжного населения
"Может быть, нельзя сказать,
как думали многие,
что именно за эту поездку
он расплатился раннею смертью...".
Биография А.П. Чехова
из серии
"Жизнь замечательных людей"
Часть первая
Изба ссыльного поселенца на Сахалине.
Дом новый, но построен неумелыми, непривычными руками: крыльцо кособокое, бревна сходятся криво и т. п.
Бревенчатая стена с тремя окошками, К ним, этим окошкам, огибая угол дома, подходит тропинка. Сперва к окнам, потом к кривому крыльцу со ступеньками. Каждый, кто подходит к дому, сперва в окошки заглядывает, а потом уже всходит на крыльцо.
Еще на сцене горница. Внутри изба состоит из одной комнаты - неуютной, как нынешняя коммунальная кухня. Нет хозяина. Все случайное, общее. В горнице у окна сидит пожилая крепкая гилячка Марина, курит трубку, смотрит на молодого красивого Ивана.
Иван каторжный. Полголовы обрито. На ногах кандалы. На тюремном халате сзади красный бубновый туз - каторжная отметина. К крыльцу на цепочку за ногу прикован петух, единственное яркое пятно здесь.
Иван (гладит петуха, поет самозабвенно). Счастливая моя доля, что досталась мне страдать... И на ручках, и на ножках, и оковушки носить...
Марина. Оковушки - это что такое?
Иван (выводит проникновенно). Отца рано я лишился... Отца своего прошу... Государь ты мой отец, сделай горюшку конец...
Пауза.
Где Степан Андреич?
Марина (пожимает плечами). К речке поехал, однако. За дровами.
Смеется.
Иван качает головой.
А ты не поехал. Работник, а не работаешь.
Иван (горестно). За дровами! Ну зачем это?
Марина. А у вас в России нынче траву косят. Трава высокая.
Иван. Замолчи. Поет.
Дорогой ты мой малютка, тебе писано страдать. И во тюрьмах, и во нуждах, и во клеточке сидеть...
Голос его дрожит. И на ручках, и на ножках, и оковушки носить...
Гладит петуха.
Марина. И все ты врешь. Все врет он, однако.
Иван (гладит петуха). Одного тебя мне только жаль, Петя, а больше никого. Потому что сварят тебя во щах и - ау, брат.
Марина. Жалей, жалей себя.
Иван. Я не себя, я петуха.
Марина. Себя жалеть нечего. Не убивала бы я мужа, а ты бы не поджигал, не сидели бы мы вместе здесь с петухом. У вас в России нынче траву уже косят.
Иван. Слушай, баба! Замолчи. Не мешай.
Марина. Да ты без дела сидишь.
Иван. Чем мне особенно Сахалин мерзок, это что женский пол здесь силу взял. Пользуетесь, подлые, что на двух самых настоящих мужиков одна какая- нибудь драная юбка...
Марина (любуется тем, как он сердится). Ты мне четыре копейки должен, красивый Иванушка.
Иван. У, бабы! Низший пол. Ненавижу.
Марина. Да ты иди сюда, потолкуем.
Иван (гладит петуха). Пропали мы с тобой, Петя. Пропала твоя маслена головушка.
Марина идет к Ивану на крыльцо, садится. Жмется к нему.
(Мрачно.) Я тебе еще с того раза четыре копейки должен.
Марина (нежно). Ничего. Сразу все отдашь.
Иван. Стыдно тебе, старуха ты.
Марина. А четыре копейки задолжал, Иванушка.
Иван. Проклятый остров.
Марина. Ты бы работал. Ты ж на каторге. Степан вот работает.
Иван. А горячая ты какая, Марина! Тьфу! Руки горячие, все вообще горячее... Тьфу! Через бабу на каторгу попал. Через бабу пропала моя жизнь.
Входит Степан с охапкой тонких кривых поленьев. Не удивляясь, смотрит на Марину и Ивана.
Степан. Туман опять с моря ползет. Если пшеница взойдет, туман съест всходы. Обидно придется.
Иван. Всходы! Смешно вас слушать, Степан Андреич! В насмешку! Здесь почва вся просоленная! Туман ползет.
Степан. Казенное зерно. Дали казенное зерно. Пришлось посеять.
Иван. Будь оно все проклято!
Марина. А в России сейчас траву косят. Высокая трава.
Иван заплакал.
Степан. Сырые дрова. Не разгорятся.
Иван (с отвращением). Лиственница. Провались она. Провались все. В России лиственницы нет!
Степан. Ну почему ж лиственница. Вот березовое полешко...
Иван (всплеснул руками). Береза! Разве такая должна быть береза!
Степан. Березовое полено. От него, говорят, тепла больше.
Марина. Думали вы, Степан Андреич, у себя в Петербурге, что вам самим печку топить придется?
Степан (спокойно). Вопрос твой, Марина, глупый вопрос. Как ни посмотри, глупый донельзя.
Кладет поленья у печки.
И чего ж никто из вас не работает. Глупо, право. Я хозяин, вы работники, а работаю я один. Глупо.
Марина. А в Петербурге у тебя свой дом огромадный был, однако.
Степан. Делай что-нибудь, Марина. Так нельзя. Пойди всходы прорыхли.
Марина. Всходы. Смешно сказать. Ничего не растет.
Степан. Смешного, если разобраться, ничего здесь нету.
Марина. Сперва четыре копейки отдай. Потом командуй.
Степан. Твоя правда. Отдает ей деньги.
Иван (вскакивая). Тошно мне смотреть на вас, Степан Андреич! Человек вы важный, образованный... А как вы можете со старухой с этой, с инородкой! Она трех мужей уморила!
Марина. Ну, ну. Зачем так говоришь, однако? Вовсе не трех. Двух.
Идет по сцене. Доверительно.
И вовсе не уморила. Уморить - это когда голодом. Или угаром. Печка, однако. А если ядом извести - другое дело получается. Одного там, в России. Я в России тоже жила.
Все посмотрели куда-то вдаль.
Иван. В России сейчас траву косят.
Марина. Другого здесь, на айнинской пойме...
Иван. И врешь ты все, Марина. Еще третий был. С третьим ты жила. С татарином. В Дугинской станции.
Марина. Двоих. Татарин своей злой татарской смертью помер. Двух мужей - да, извела. Да и то сказать? Что с ними, мужьями, еще делать? Трава борец растет здесь, синенькая... Да и то сказать - зачем ее здесь столько? Пшеница не растет. Овес не растет. Ячмень не растет.
Степан. Если по науке, то все вырастет.
Марина. Аконит-борец синенький, голубенький. Свинья съела - подохла... махонький листик откусила...
Иван. Где ты здесь видела свинью-то? Свинья - животное цивилизованное. Оно здесь, на острове, не приживается.
Марина. Птичка клюнет - и готова. Бабочка сядет - и ап! - упала. Для чего ее столько здесь на острове растет - синенького, голубенького? Человек выпил отварцу... и умер... Кто ж ему этот отварен подлил? И кто во всем виноват? Для чего тогда его столько здесь повырастало? На что эти указания?
Иван. А вот накажут тебя.
Марина. Дальше Сахалина русские не пошлют, однако... А мы уже на Сахалине.
Иван. А вот посадят тебя на том свете на сковородку. Зачем, скажут, ты, Марина, трех мужей уморила?
Марина (быстро). Не трех, а двух.
Иван. На сковородку посадят на том свете!
Марина. Тот свет - это где?
Иван. Это там.
Марина. Дальше Сахалина русские не пошлют.
Иван. Надоело мне все как. Как же мне все надоело! Там, в Дугинской, в кандальной тюрьме, одного к тачке приковали. Куда тачка, туда и он, за ногу приковали. Так все мне кажется, что тачка моя всегда за мной тащится. Куда я, туда и она... Куда она, туда и я.
Бросает петуха. Тот кукарекает.
(Встает.) Степан Андреич!
Степан. Хорошие дрова. Вовсе не лиственница. Береза попадается. Ольха. Ольха в России тоже растет. Хорошие дрова. Разжигает печку. Она никак не занимается. Хлопочет он один. Марина и Иван смотрят как зачарованные.
Хорошие дрова. Хорошие.
И тут Иван хватает головешку из печи, кидает ее на пол. Марина ухмыляется. Степан отпихивает Ивана, гасит огонь.
Иван (падает, трет ушибленный лоб). Степан Андреич! Подожжемте избу и убежимте!
Степан гасит огонь.
У меня среди гиляков есть знакомые. Среди инородцев. Вот Марина поможет. Поможешь, Марина?
Марина. Русски не понимай. Совсем не понимай.
Иван. Татарский пролив этот узкий. В ясную погоду берег видать. А в Сибири люди живут. Можно до России добраться.
Пауза.
Вдалеке слышна тихая песня:
"Летавши по воле орел молодой... "
Ну хорошо. До России не доберешься. Но в Сибири люди живут.
Степан. Здесь тоже люди живут.
Иван. Ну хорошо. Не убежать. Но подожжемте эту избу? Нас в город возьмут, в слободу. В слободе нам каждый день похлебку дадут.
Степан. Тебе дадут, потому что ты каторжный. А я на поселении, мне не дадут.
Пауза.
(Горячо.) И с чего это я свой дом жечь буду? Свой дом? Мы его строили-строили. Каждое полешко из дали принесено. Каждая ласточка нами обстругана. Ты, Иван, эти шутки брось. Караулить тебя стану. Брось эти затеи - поджигать.
Марина. Он за поджог сюда и пришел. Семь человек пожег, однако.
Иван. Ах ты, ведьма? Каких семь? Каких семь? Одного сжег. Старого князя. Так тот сам меня убить хотел.
Марина. А ты его с женой разлучил.
Иван. Ах ты! Ненавижу вас, женский пол проклятый!
Марина. Четыре копейки сперва отдай.
Степан. Хорошие дрова. Дом хороший. Скоро ячмень сеять пора.
Молчат.
Марина. А что тот человек сделал, которого к тачке приковали?
Иван. Убил кого-то, не иначе. Если к тачке приковали. Убил кого-то, если...
Марина. Убил? Каждый убил. Каждого, что ли, к тачке?
Степан. Замолчите!
Замолчали.
Степан страшен. В руках его топор.
Разговоры самые глупые. Убил - не убил. Кого убил, за что. Что за тачка, куда тачка, почему. Глупо все это. Молчите.
Марина (вкрадчиво). Степан, а правда, однако, что ты троих топором зарубил? Жену зарубил? Полюбовника ее зарубил? Еще кого-то зарубил?
Степан потемнел лицом. Размахнулся топором. Иван и Марина раздались в сторону. Степан овладел собой, топор в колоду вонзил.
Убил - не убил. Подумаешь. Наши старики говорят, один есть грех - землю дырявить. Кто продырявил землю, тот умрет.
Иван. Дура. В России сейчас траву косят.
Двое подошли к дому, заглядывают в окошки.
Степан (сел). Дом хороший. Дрова хорошие - ольха, береза. Скоро ячмень сеять. Зерно казенное.
Иван. Петя, Петя... Пропала твоя маслена головушка.
Двое поднимаются на крыльцо. Входят в дом. Унтер - молод и брав. Доктор - часто задумывается и насвистывает.
Унтер (с гордостью). Лучший дом во всей Дугинской долине! Видите разницу?
Доктор. Что ж углы такие кривые, косые?
Унтер. Углы! Углы - это что? Знаете, как у них говорится? Не красна изба углами... В народе говорится!
Доктор. Что-то здесь гарью пахнет? А? Горело что?
Степан. Никак нет. Дрова сырые. Вот и все.
Доктор. Все ли?
Унтер. А что вы, ребята, не радостные такие, невеселые? А? Больные есть? Иван! Посмотри-ка сюда. Каково твое поведение?
Марина (доктору). Вся нутренность болит, ваше благородие.
Доктор (ласково). Нутренность - на то она и нутренность. Чтоб ей болеть. У меня, скажем, тоже болит.
Унтер (Степану). Да, каково поведение вашего работника?
Марина. Нутренность болит, однако.
Степан (приняв решение). Поведение примерное.
Доктор (Унтеру). Вот, изволите видеть... Образованный человек, в дикой глуши... За убийство. Вы ведь топором жену убили, Степан Андреич?
Степан. Поведение у Ивана, осмелюсь доложить, примерное. Работник исправный. Я давно просить хотел... Отчего со мной на вы? Лучше бы со мной на ты, как с остальными. Лишен всех прав состояния. Всех прав!
Доктор. Привилегированное сословие. Образованный человек сразу виден. А жену топором убил.
Степан. Работник хороший. Работает усердно. Богу молится.
Унтер. Ну вот, видите? Что значит. Я же говорю, лучшее место во всей долине. Зерно-то взошло?
Общее замешательство.
Иван. Здесь сроду ничего еще не выросло.
Унтер. Циркуляр нам спущен? То-то же. Не наше дело рассуждать. И ты, каналья, не смеешь рассуждать, если начальство, если лучшие умы сказали тебе заняться здесь земледелием. Для того тебя сюда, каторжная шкура, послали! И ты умей чувствовать, поскольку раз твой хозяин, ссыльнопоселенец Степанов, отозвался о тебе с похвалою, отныне ты, шкура, переводишься в разряд исправляющихся и подлежишь, чтоб кандалы с тебя бы сняли. Чтоб вы все чувствовали, подлецы! Три новости большие для вас: Ивана в разряд исправляющихся, бабу вам присылают в жены, а также из самой Москвы едет таинственная ревизия!
Степан. Ревизия? Это какая такая ревизия?
Унтер. Дело тонкое, таинственное. Недругов много. Интриги самые тонкие и необычайные. Якобы едет к нам сюда литератор Чехов, но того быть не может: ибо что здесь литератору?
Доктор. Этого не может быть, оттого что не может быть никогда.
Унтер. Сами посудите: отчего образованному человеку ехать сюда на Сахалин, где все утопает в невежестве? Разве, чтобы сверкнуть перед нами своей важностью, ослепить нас? Но кто мы такие, если смотреть оттуда, из самого Петербурга?
Иван. Бабу нам присылают в жены? Кому это нам?
Унтер. Высочайший циркуляр: ввиду малой численности преступных ссыльнокаторжных женщин на двух ссыльнокаторжных разряда исправляющихся присылать одну поселку для скорейшего основания Сахалинской колонии.
Иван. Нас со Степаном двое, а баба одна? Что же это?
Унтер. Она и выберет промежду вас. Так для земледелия будет полезно. И с честью встретим таинственную литературную комиссию из Петербурга.
Степан. Как ее зовут? Бабу, то есть?
Унтер. Ольга. Она за мужа сюда пришла. Хорошая бабочка. Вам за примерное поведение.
Степан. За мужа пришла?
Унтер. Ну да, за мужа.
Доктор. Одной бабой больше, одной меньше. Не правда ли, унтер?
Степан берет топор, склепывает кандалы с Ивана.
Унтер (краснеет). Если представить себе, что снова в России. Некоторые придумают руки не подавать. Дальше Сахалина не пошлют, ниже полиции не упадешь. А я ведь, господин доктор, полтора года в университете учился.
Доктор. Не все ли равно? Раз все мы умрем? Одним унтером больше, одним меньше. Моя супруга просила передать, что, мол, давно у нее не побывали.
Унтер. Вас? Вас просила передать?
Доктор. Ну а кого ей еще просить, в нашей этакой сахалинской глуши? Ежели вы - вдруг - бывали да потом перестали?
Пауза.
Да что ты, Марина, все варишь?
Марина. Чай лечебный, однако.
Доктор (понюхал кастрюльку). Аконит, что ли?
Марина. Чай лечебный. От грудей.
Доктор. Да-с. Этим чайком целую роту на тот свет отправить можно.
Марина. Синенький такой цветик, однако.
Молчание.
Унтер. А сколько такого надо выпить, что... того-этого... чтоб самому... того-этого?
Иван. Смертный грех.
Унтер. Молчи, каторжная шкура!
Марина. Без греха нельзя. Потому как Сахалин.
Доктор. Этакий звук. Что-то он мне напоминает. Слышите, как замирает? То ли кадушка сорвалась... слышал однажды, в России... То ли звук лопнувшей струны... А это просто один неумелый каторжник стучит по оковам другого.
Унтер. Оковы тяжкие падут... оковы тяжкие падут... Как там дальше? Я в университете полтора года учился. Ну? Каково тебе, Иван, без цепей без кандальных? Ну? Каково тебе?
Иван (ходит неуверенной походкой). Да как-то оно этого... Ну хорошо. Бабу, значит, когда прислать изволите? Жену, то есть?
Унтер. Баба! Да зачем тебе баба! Ты умей чувствовать, что, мол, ты ходишь вполне свободно. Это же какое дело!
Доктор. Так что супруге велите передать? Нервы, знаете, женские. Что передать?
Унтер. Так вы же лечить можете, раз вы доктор, образованность у вас. А я всего полтора года... Ну что, Иван? Каково тебе? Ты умей чувствовать! Ты чувствовать умей, что, мол, три года в кандалах, и все!
Доктор. Так зайдете, значит. И не все ли равно?
Унтер (декламирует).
 Растет...
тра-та-та...
над рекой...
На болотистом месте в лощине...
Листик синий-синий, синий такой,
Аконитом слывет в медицине...
Доктор. Аконитум напеллюс. Семейство лютиковых. На Сахалине растет повсеместно, смертельно ядовит.
Унтер.
Этот корень борца...
посаженный рукой творца,
часто народ соблазняет...
в могилу кладет...
рифмы одной не хватает.
Добро пожаловать на Сахалин, доктор и литератор Чехов! Нам нечего скрывать! Иван, ты без оков отныне, умей это чувствовать?
Все смотрят на Ивана с умилением.
Марина (она одна в другом настроении). Степан! Красивый Степан! Ты с топором поосторожнее!
Под вечер того же дня, Иван и Степан идут с поля, с лопатами,
Степан таков же, как всегда. Иван устал, тяжело дышит. Пьет из ведра, стоящего в сенях, воду.
Иван (отплевываясь). Тьфу? Сахалин. Вода и та сахалинская.
Степан. Хорошая вода.
Иван. Нет, отчего, ты скажи - красноватая она? Отчего такой цвет?
Степан. Состав почв особый. Такова химия здешних мест.
Иван. Красная, красная вода... Тьфу...
Степан. Научный факт.
Иван. В России вода голубая. Светлая. Серебряная вода в России. Из самого последнего болота - серебряная!
Степан. Главное, колодец смогли выкопать. Это главное. Там, если севернее... у нас Средний Сахалин, а там - северный... Там воды нет, плохо с водой... Если, скажем, еще северней сошлют жить, а воды там нет.
Иван. Отчего это тебя, Степан Андреич, еще сошлют? Работаешь ты хорошо. Начальство само тебя уважает.
Степан. А если вдруг убить еще кого.
Иван. Кого тебе здесь убивать? Меня? Марину старую? Кого?
Степан. Мне - вот что, Иван. Мне жена больше не нужна. Бабу эту забирай себе. Ее пришлют сегодня, а ты забирай.
Пауза.
Работал ты сегодня хорошо. Парень ты хороший. Поджигать более не станешь. Бабу забирай себе.
Иван. Степан Андреич... Я как раз хотел сказать... Мне об жизни надо думать... Тридцать лет скоро...
Степан. Молодой ты, хорошо...
Иван. Забирай ты лучше ее себе... эту бабу... от греха подальше...
Степан (смеется). От греха подальше... Я вот тут земледелием занимаюсь. Хорошо сегодня поработали. Новое поле освободили.
Иван (со стоном). Поле! Это же какая земля! Галька одна, а что есть земли - все просолено! Издеваются они над нами, вот что. Мол, сослали убийц, стройте себе деревню. Деревня убийц. Может ли такое быть?
Пауза.
Да еще какую бабу пришлют. Так, дрянь какую-нибудь пришлют. Хороших они себе оставляют. Все знают, что унтер к докторше ходит. Повадился кувшин!
Степан. Не думай об этом. О себе думай. Ты семерых поджег.
Иван. Вовсе не семерых, четверых!
Пауза.
(Страстно, умоляюще). Ты меня, Степан Андреич, от кандалов избавил... поручился за меня... Я для тебя все сделаю! Мы одни здесь совсем. Учи меня, говори со мной. Был у меня там, в России, брат... Господи, как же хорошо сейчас в России!
Степан гладит его по плечу, успокаивает.
Будь моим братом, Степан Андреич, до самой смерти! Бабу эту себе забери.
Степан. Нет-нет. Ты - молодой. Возьми ее себе.
Иван (с увлечением). Слыхал я там, в России... там песню пели... Что ежели двое крестами поменяются, то братство их нерушимо!
Степан (усмехается). Молодой ты еще, вот что...
Однако вслед за Иваном снимает с себя нательный крест, меняется крестом.
Иван и Степан, поменявшись крестами, обнялись.
И тут вдали тропинки появились и Ольга. Она тащит узел: то на плечо взвалит, то на локоть подденет.
Степан и
Иван, замерев, в немом восторге смотрят на Ольгу. И видят не надрывающуюся от непосильной ноши усталую бабу, а прекрасную женщину.
Унтер. Медленно как с тобой. Засветло прийти надо. Уже пришли.
Ольга села на узел, не может отдышаться
Да чего ты такая?
Ольга. С непривычки...
Унтер. Там, в России - муж твой купец был? Тот, что потонул?
Ольга молчит.
Какая непривычка может быть, если ты по этапу шла.
Ольга не отвечает.
Привыкнуть ко всему можно. Мне, к примеру, если бы сказали... что вот я на лошади еду, а рядом по грязи женщина идет и узел тяжелый тащит... Многие знакомые барышни в Петербурге ни за что не поверят. Особенно с кем я женский вопрос обсуждал. Да что ты этакая. Скажи спасибо, что тебя в мою ведомость прислали. А я человек, жаждущий образования. В университете учился. Баба ты еще молодая и не очень страшная. Такой товар у нас на вес золота. А я честно веду тебя к мужу, на поселение...
Ольга (в ужасе). К мужу?
Унтер. К новому мужу. Сама выберешь. Между этих двух.
Иван и Степан идут к ним. Не сводят глаз с Ольги.
Ольга. Не хочу больше мужа! У меня был уже муж!
Унтер. Я человек, склонный к образованию. Я заставлять силком не буду. Не хочешь - обратно в каторжные работы.
Ольга. Нет, нет.
Унтер. И - двадцать ударов кнутом за неповиновение властям и нежелание жить новой честной жизнью.
Ольга. Нет, нет, нет.
Унтер. Ну конечно. В централе каждый тебя пощупает. А тут сможешь честно жить с одним, вот твоя женская выгода. И интересы и пользы земледелия соблюдены.
Пауза.
Выбирай! Вот тебе Иван, вот тебе Степан. Степан Андреич.
Иван подходит ближе к ней, зачарованно разглядывает. Она тоже смотрит на него.
А Степан, поняв, что проиграл, взял у Ольги из рук узел, положил его на лавку. Отошел к окну.
Выбирай. Не задерживай меня при исполнении обязанностей службы.
Иван (трогает Ольгу за руку, заглядывает в лицо). Баба... живая, настоящая... рука теплая... Рыбой не пахнет, как гилячки. Своя настоящая баба.
Унтер. Ну, Ольга, я вижу, тебе Иван понравился .
Ольга. Кого я в России любила, на того он очень похож.
Унтер. Ну и хорошо. Записываю тебя с Иваном на поселение. К нему в поселки.
Ольга (смотрит в лицо Ивану, отнимает свою руку... Подходит к Степану, стоящему безучастно в стороне). Если... вот он... не против... я бы с ним... на честное поселение... Потому что ни на кого он не похож, первый раз такого вижу.
Степан (бессвязно). Я... за жену сюда пришел... там, в России, жена... могилка ее...
Ольга. Вот с ним.
Степан. Почему я? Иван красивый. Ивана женщины любят.
Иван. Что ж... Я рад. Нет, правда, я рад.
Ольга берет Степана за руку.
Степан. Изволите видеть - дом. Первый дом здесь мной построен. Неладно построен, с непривычки. Зато проконопачен с усердием. Самое каторжное дело стены конопатить, и ребята там, в централе, в остроге, учили меня, как каторжность эту облегчить. А я им отвечал, что, мол, придет зима и нам же здесь жить, а ветер гуляет. Сама себя, ребята, говорю, раба бьет, коль нечисто жнет... Уходит с Ольгой в дом.
Иван садится на крылечко, гладит петуха.
Унтер (один на авансцене). Дальше Сахалина не пошлют. Ниже, чем в полицию пойти служить, человеку, мечтающему об университете, о студенческой жизни, падать невозможно. Вот я уж на том свете, таким образом. Помните ли вы меня там, в великолепной России, где нет моря, где так весело и тепло? Хоть один человек пусть помнит меня! Когда меня сюда служить послали, я надеялся написать записки дальнего путешественника. Мол, это не я здесь живу, среди этого подлого народа... с ними нельзя по-хорошему! Я пробовал! Не я Здесь живу, а некий дальний путешественник посещает разные города, чтоб писать заметки и записки. Когда первый раз при мне кнутом мужика наказывали... э, да что там! Интересно другое: я каждый день что-нибудь забываю, чему меня учили. Вчера забыл три французских предложения. Я их всегда говорю дамам. Вчера хотел произнести комплимент супруге доктора - и не смог. Забыл. И Пифагоровы штаны, что во все стороны равны, непременно сегодня позабуду. А в России у меня был знакомый учитель, он даже Лессинга собирался прочитать! И теперь вопрос: господин Чехов Антон Павлович приедет в неясных целях. И вдруг спросит меня о чем-нибудь? Как держать себя? А если вдруг я заговорю с ним, не упускать такого случая. Какова, мол, литература в столице? А он как закричит на меня: пошел вон, болван! Ничего не читал! Пифагоровы штаны, и те забыл! Погонит меня в толчки... Как пережить это? Пропала жизнь! Пойду-ка я к супруге доктора. Давно она ожидает меня.
Ночь.
Марина у костра. Сушит рыбу. Поет песню.
Марина.
Ах ты быр тын сэ те ке ван,
Бежал один человек далеко
Ту бы ры ку дан су тар
Берег был плохой море холодное.
Выходит Иван.
Иван. Не спишь? Рыбой как воняет.
Марина. Туман ночью будет. Земля соленая будет. Степан зря работал. Ай-яй-яй.
Иван. Я говорил ему... Степану... Брат, говорю...
Марина. Брат! Ты черный, он белый. Бывает разве так? Брат бывает совсем одинаковый.
Иван. Тебе непонятно это.
Марина. Иван... красивый Иванушка... Ты иди сюда... погрейся.
Иван. Рыбой очень пахнет.
Марина. Что же? И пахнет.
Иван. У меня денег нет. Я тебе четыре копейки должен.
Марина. Сегодня денег не надо. Ночь хорошая. Рыба хорошая. Марина хорошая.
Ах ты быр пыл нур тотэл,
Бежал быстро далеко один человек,
Ту бу кор унур зэн,
Увидел женщину большую красивую красивую.
Иван. Нет, Марина. Отстань.
Марина. Не хочешь? Почему сегодня не хочешь?
Иван. У меня душа болит.
Марина. Душа? Это как?
Иван. Это тебе неведомо. Потому как ты баба да еще и здешняя.
Марина. Если красивую большую теплую женщину любить, душа поболит и перестанет.
Ах ту бу нык тык рон,
Женщина большая, рыбы много.
Иван. Вся душа болит. О жизни своей думаю. Прости меня. Господи святый Боже! Спаси меня, светлая Матушка пресвятая Богородица! Душа болит. Вся.
Марина. Ты не хочешь со мной, потому что другая женщина. Про другую иную женщину думаешь, красивый Иванушка.
Иван (вскочил). Глупая ты, старая баба! Да какая такая другая женщина! Где здесь? Здесь же пустыня! Сахалин, одно слово!
Марина. Про Ольгу думаешь. Ей бы ты четыре копейки заплатил. А Марине не хочешь.
Иван. Врешь ты все! Рыбой все провоняло!
Марина. Марина рыбой пахнет, а Ольга что в этот час делает? Ольга с мужем спать легла. Со Степаном. Поди, загляни в окошко, все видно.
Иван. Степан мне брат. Мы крестами поменялись. Я сам от нее отказался. Зачем мне жена, сама посуди? Я через бабу на каторгу попал.
Марина (поет).
Ах ты бул тур музук тусун
Бежал один человек далеко быстро...
Иван. Марина! Крещеная ли ты?
Марина. Крестили меня, однако.
Иван. А как же ты колдуешь?
Марина. А?
Иван. Как ты колдуешь? И что ты вдруг по-русски не понимаешь? А, Марина?
Марина. Твоя моя не понимай.
Пауза.
А чего колдовать? Колдовать совсем нечего.
Иван (решившись). Дай мне зелья твоего, Марина. Дай мне такого, чтоб не любить чужой жены.
Марина. Как тебе не любить. Ты через чужую жену на каторгу пошел.
Вдалеке звучит тихая песня.
Ванька-Ключник,
Злой разлучник,
Разлучил князя с женой... |
Иван. Мне, Марина, скоро тридцать лет. Мне о душе думать надо. Мне об чужих женах думать некогда.
Марина.
Бежал один человек далеко быстро
Берег был плохой, море холодное,
Один человек стал совсем плохой,
Совсем больной...
Всегда любил чужой жена, теперь, однако, не будешь? Солнце всходит, рыба ловится, туман ползет. Так всегда будет.
Иван. Клянусь не любить никогда чужой жены. В глаза ее ясные не смотреть, за руку за теплую не трогать. Сказано сделан. Клянусь чужой жены не любить, на брата благодетеля не умышлять, ничего не поджигать никогда! Иначе пропади навеки моя душа, пропади моя жизнь!..
На крыльцо выходят Ольга и Степан, обнявшись.
Степан подходит к Марине,
Ольга с Иваном стоят, смотрят друг на друга, так что Степан не видит.
Марина.
Бежал один человек далеко быстро,
Плохой берег, холодное море,
Один человек теперь совсем больной.
Степан. Что, Маринушка, ты не спишь?
Марина. Что, красивый Степан, хорошо тебе?
Степан. Хорошо.
Марина. Хорошая Ольга? Теплая? Мягкая? Хорошая Ольга? Марина старая, Ольга хорошая?
Степан. Страшно мне, Марина. Отчего, когда мне хорошо, то страшно делается?
Марина. Если рыбы много насушить? То зима теплая будет.
Степан. Еще весна, а ты уже о зиме думаешь. Почему ты, Марина, говоришь, что ничего здесь не вырастет?
Марина.
Ах ту бу нур кул тык
Человек был совсем один,
Совсем больной, плохой...
Степан. Почва здесь, конечно, галечная. Галька, и только два вершка плодородного слоя. Но если по правилам науки, то отчего не вырастить хоть здешнее просо? В ста милях к югу растет, а здесь не растет. Там, к югу, природа богаче, климат благодатный. Это вполне справедливо, что туда отправляют осужденных за более легкие преступления. Это справедливо, там у них растет и картофель, и овощи другие, даже капуста. Там пшеница вызревает сам-три! Нет греха страшнее убийства. Когда человек, скажем, топором, и слабую женщину убивает.
Марина. Топором - это хорошо. Это сразу.
Степан. Слабую женщину только за то, что когда-то она тебя любила, а теперь любит другого? Как это возможно, Марина?
Марина. Ты скажи. Ты убил. Жену убил. Полюбовника ее убил. Еще кого-то убил.
Степан. Дай мне такого питья, Марина... Чтоб больше мне никого не убить никогда!
Пьет.
Пусть иначе на том и на этом свете погибнуть мне и гореть вечно!
Марина. Зря ты стараешься, красивый Степан. Не вырастет здесь никогда ничего.
Степан. Вырастет. Мне семью теперь кормить надо. У меня теперь жена, Ольга. Жена. Неужто от такой малости, как сто миль к югу, жизнь человеческая зависеть может?
Пауза.
Ей хорошо сейчас.
Пауза.
Страшно мне, Марина. Люблю я ее очень. Пропади моя душа, если я какой вред причиню.
Пьет.
Уходит.
Марина развешивает рыбу.
Марина.
Ул тур мусей трук,
Зачем человек ты бежишь далеко быстро,
Суп тур бул ку сык,
Злая судьба злая большая болезнь...
Выходит Ольга.
Ольга. Ты не любишь меня, Марина? Ты сердишься. Ах, как мне тревожно.
Марина. Твоя моя не понимай. Русски плохо.
Ольга. Тяжело мне. Как мне тяжело. Не могу заснуть, не могу глаза закрыть - все моя жизнь передо мной проносится. Обо всем подумаешь.
Марина. Степан большой мужчина, хороший мужчина, красивый мужчина.
Ольга. Зачем только я его увидела! Зачем только я ему в глаза посмотрела. Зачем я его встретила?
Марина. Степана? Мужа твоего?
Ольга. Нет, другого. Ивана.
Марина (без выражения). Иван большой мужчина, хороший мужчина, красивый мужчина.
Ольга. Грех ведь это.
Марина. Без греха здесь нельзя. Здесь всякий не зря прислан.
Ольга. Ну а начальство? Доктор? Господин унтер?
Марина. Сюда тот едет, кого грех гонит. Здесь один есть грех. Зачем землю продырявили, семечки побросали? Зачем? Была хорошая земля, гладкая земля.
Ольга. Дай мне такой травы выпить, чтоб мужа любить. Только мужа, до смерти. Только его одного. Буду любить его, мужа моего доброго, хорошего, Степана Андреича, его одного и никого другого. Иначе пусть я пропаду, пусть погибну навсегда.
Марина. Ну, ну. Этого знать нельзя, кого любить.
Ольга. Я знаю, я.
Пьет.
Уходит.
Марина смеется.
Марина.
Ай тур бусул кусун,
Плывет один человек, совсем один.
Зачем ты плывешь, берег плохой, море холодное.
Болезнь плохая, ты заболеешь, умрешь.
Зачем плывешь, тебе никто не ждет здесь,
Зачем хочешь все души записать в свою книжку?
Зачем ты сюда идешь,
Плохой берег, холодное море.
Или ты думаешь, что зимой
Будет много сушеной рыбы?
Кричит петух. Марина смеется.
Часть вторая
Горница изменилась. Видна женская рука , А главное - теперь между сундуком, на котором спит Иван, и постелью Степана и Ольги - дощатая перегородка.
Ольга вешает завершающие ширму лоскутные занавески.
Иван (входит, смотрите что она делает. Мрачнеет. Развязно). Салфет вашей милости. Чисто ходишь, где берешь, дай подписку, с кем живешь.
Ольга. Ты меня испугал. Ах, как ты меня испугал.
Иван (с горечью). Что же ты делаешь, а? Что же ты делаешь?
Ольга (шепчет). Занавесочки вешаю. Степан Андреич сказал.
Иван. Зачем? Зачем ты их вешаешь? Зачем ширмы поставили? От кого городитесь? Мне так неинтересно, что вы здесь делать станете...
Ольга. Не прикасайся ко мне, не вздумай.
Иван. Очень нужно мне.
Ходит по комнате.
Я сам от тебя отказался. Он мне предлагал. Пусть будет, мол, твоя жена? Зачем мне жена, если я над своей жизнью думать решил? И жена, с позволения сказать! Только что начальство циркуляр спустило, раздать вас, дуры каторжные, в сожительницы поселенцам.
Ольга (тихо). Три года должно выйти, тогда венчаться разрешат.
Иван. Три года! Три года, ты думаешь, ты с ним проживешь? Страшный он. Молчит, худого не говорит, а какой же он страшный. Что он пришел сюда? За жену пришел. Троих зарубил топором - жену, полюбовника и еще кто подвернулся. Другое дело - не подворачивайся! Только он страшный. Я семерых поджег, а все же он страшный, а я нет.
Ольга. Я сперва тебя хотела выбрать, но уж очень ты на мужа моего прежнего похож.
Идут друг к другу.
Остановилась, отошла.
Степан Андреич велел занавесочки повесить. Здесь, говорит, мы колыбельку поставим.
Иван. Ко-лы-бель-ку? Откуда? Уже? Вы ж только жить начали.
Ольга. Нет-нет. Я - неродящая. Тот мой муж... Он тоже все детей хотел. Потом издеваться стал. Все мне отбил.
Иван (осторожно). А как он умер... тот твой муж? Печка? Угар? Или... животом заболел да не выздоровел... Как дело было?
Ольга (шепотом). Утонул... поехали прокатиться по Неве... в праздник... Лодка... перевернулась...
Иван. И все?
Пауза. А - кто... предложил кататься?
Ольга (нехотя). То-то и оно, что я. Следствие это и установило первым делом. И что буря начиналась, что знала я, тоже вызнали...
Смотрят друг на друга.
Хор тихо поет песню "Окрасился месяц багрянцем"...
...ты правишь в открытое море,
где с бурей не справиться нам
в такую плохую погоду
нельзя доверяться волнам... |
Не подходи ко мне, милый мой. Не смотри на меня. Я мужа любить буду. Моего мужа, Степана Андреича... Только не смотри на меня, не ходи за мной...
Уходит.
Он идет за ней, ухарски пригладив каторжный свой переполовиненный чуб.
Через некоторое время появляется Степан. Он несет доску, которой укрепляет ширму у их с женой кровати. Работает он весело, с энтузиазмом. Но вот руки его слабеют, он задумывается... Бросает работу, ходит по горенке нахмурившись.
Степан (с удивлением). Не хорошо здесь... Отчего здесь теперь нехорошо?
Выходит из избы, озирается. Садится на крылечко. Петух бьет крыльями.
Хор поет песню "Хуторок", две-три строфы.
К избе подходит Доктор. Заглядывает в окно. Садится рядом со Степаном.
Доктор. Доброе утро, Степан Андреич.
Степан встает, кланяется. Продолжает стоять.
Да вы садитесь.
Степан. Я свое нынешнее положение умею понимать. Мы постоим.
Доктор. Как хотите. Только все это, в сущности, очень скучно. Потому как нет никакой разницы. Вы сосланы сюда на поселение, после отбытия каторжных работ, а я здесь, потому как больше служить мне негде. Сахалин для русского человека - конец света. Вот мы с вами и на конец света попали. Завтра здесь уже приедет перепись доктора Чехова... Хотя какой он, в сущности, доктор? У литераторов все понарошку. А унтер, этот мальчишка, ходит вокруг этого доктора, в глаза ему заглядывает... Смешно? Не все ли равно, в сущности, если все мы умрем? Здесь, на Сахалине все забывается быстро. Два-три года - и самой памяти нет. Это там, в России, все помнят долго. И подумайте только, какой необыкновенной, великолепной будет лет через пятьсот или сто - какой прекрасной станет жизнь в нашей России! Дух захватывает, когда думаешь об этом.
Пауза.
Вы, Степан Андреич, со мной никогда не поговорите. Унтер послал меня предупредить вас и всех ваших, чтоб не говорили лишнего, когда сюда придет перепись. Вам будут задаваться вопросы - они уже известны. Вы должны дать определенные ответы. Чем он сам занят, проклятый унтер, что посылает с такими поручениями?
Степан ходит по горнице, плохо слушая Доктора. Внимательно осматривает все, будто видит невидимые следы.
Не иначе, как сидит и пьет вино с моей супругой. Порядок у них один. Я вот все хотел у вас спросить, Степан Андреич, как это вы убили свою жену и ее любовника?
Степан (прищурился). Что-с?
Доктор. Нет, я понимаю... Не потому, что вот, мол, вы отбываете наказание, а я здесь в чиновниках. Ну как это вы смогли?
Степан (глухо). Пришел я домой однажды... И понял - здесь нехорошо.
Озирается, как что-то почуявший зверь.
Доктор. Да, да! Как это верно! Еще ничего не знаешь и не хочешь знать... А вы ее любили, вашу жену?
Степан. Помилуйте-с. Как же можно любить неверную женщину. Которая, может быть, в глаза вам смеется.
Доктор. Ах, как это верно! Неверная жена похожа на большую холодную котлету, где-то я читал это... Все верно... Но ведь жаль.
Степан. Ничего не жаль. Не обманывай мужа.
Доктор (в возбуждении). Но ведь с другой стороны... Кровь человеческая... и не все ль равно, раз все мы умрем... В конце концов, одним унтером больше, одним унтером меньше? А?
Степан (медленно). Сразу-то за топор я хвататься не стал... Это адвокат мой потом рассуждал про помрачение рассудка... А какое же помрачение, если я все прекрасно сознавал? Аблакат - купленная совесть, так в народе говорится...
Доктор (кивает). Несовершенство судебной реформы! Погибло все дело! Все реформы! Что делать и кто виноват?
Степан (медленное иллюстрируя свои слова). И стал я искать доказательств. Надо быть очень внимательным. Это очень легко. Обманутые мужья стараются быть невнимательны, потому что кому охота хватать топор и идти потом на каторгу? Доказательства всегда являются.
Ходит по горнице.
Доказательства всегда грубы.
Останавливается возле сундука Ивана. Поднимает подушку. Медленно, как змею, берет синюю ленту Ольги. Пошатнулся, чуть не упал.
Доктор (увлеченно). Это вы для примера? Женская лента в чужой постели?
Молчание.
Хор тихо пропел куплет "Хуторочка".
И что тогда? Сразу за топор?
Степан машинально берет топор. Стоит с ним.
Расскажите, как было дальше. Я человек, отравленный рефлексией, заеденный средой, лишний человек, я на подвиги с топором не способен. Одним унтером больше, одним меньше. Мне жаль ее, супругу.
Степан (смотрит на ленту, будто ждет, что она ему что-то расскажет, Спрятал ее в карман.) За топор? Ну нет. Туг важно все рассчитать. Это потом для суда присяжных - про внезапность потрясения. Сначала я стал особенно ласков с женой... Чтоб не спугнуть... И - говорю - езжай, голубка, на дачу, я приеду через три дня... Тут важно дать ей время, чтоб она его смогла предупредить... И потом... на следующую ночь после ее отъезда... ночью... прийти к лому... подкрасться... посмотреть в окошко... Топор всегда лежит в сенях, для хозяйственных нужд... И вот ты у окошка... и видишь все как есть... и вот дверь распахивается...
Размахнулся и с одного удара снес голову петуху. Кровь обрызгала Доктора.
Доктор (закричал). Какая дикость! Какая дикость!
Схватил останки петуха, рыдая, убежал прочь. Степан хохочет.
Появилась
Ольга. Увидев мужа, отпрянула назад.
Степан (кладет топор на место, с улыбкой). Что ты, голубка?
Ольга (в растерянности). Я... ленту где-то потеряла. Синюю. Обидно.
Степан. Синюю ленту? Найдется. Непременно найдется.
Пауза.
Доносится песня "Хуторок".
Я, знаешь ли, голубка, нынче ночью уезжаю... на три дня... Поручение мне дали. Тут перепись к нам завтра приедет... Надо быть готовыми. Нужно в два места съездить, предупредить... А то без предупреждения наш брат каторжник такого столичному литератору наскажет! Ухо востро держи с нашим братом.
Ольга вешает занавески.
Звучит "Хуторок".
Вечер того же дня.
Ольга в доме, хлопочет по хозяйству. Степан собирается в дорогу. Связывает котомку. Ольга смотрит на него, когда Степан не видит, тоже и Степан. Туман постепенно сгущается.
Марина (появляется, неся корзину рыбы). Туман приходит. Туман хороший, совсем соленый. Зерно расти не станет. Зря землю мучали, дырку делали. Степан плохой мужчина, злой мужчина, дырки в земле делал, семечки бросал, нехорошо. Кто землю раскопает, тот умрет.
Степан (устало). Нас сюда по милосердию закона прислали, чтоб стала здесь русская земледельческая колония. Не казнили за страшные грехи наши, не в рудники под землю на веки вечные, а сюда. Дом строить разрешили, все разрешили. Живи, радуйся!
Закрыл лицо руками.
Марина. Ты же знаешь, красивый Степан, не бывало здесь такого, чтобы что-то вырастало, что посеешь.
Пауза.
И куда ты идешь сейчас, красивый Степан?
Степан (глухо). Казенное поручение у меня, глупая Марина. Отстань.
Марина (оглядывается на Ольгу, тихо). Не езди никуда. Здесь останься. Сторожи свое добро.
Степан (тихо). Ты - знаешь?
Марина. Здесь честно жить русским нельзя. Хорошо жить нельзя. Потому как Сахалин. Нарочно всех таких присылают, чтоб не обидно жить вместе. А ты, Степан, землю дырявил.
Степан (нетвердо). Я... не буду больше. Я уеду... потом вернусь через три дня. Только через три дня, не раньше, запомни это! Вернусь... и не буду больше.
Марина. Чего не будешь, красивый Степан?
Степан (отворачиваясь). Отстань от меня!
Марина. Рыбу надо сушить, однако. А как сушить, когда туман?
Уходит с корзиной.
Появляется Иван. ОН несет за лапы мертвого петуха.
Степан (медленно). Петя, Петя, пропала твоя маслена головушка.
Иван. Хватило же подлости убить эту бедную птицу.
Пауза.
Кладет петуха на землю, смотрит.
Кричит.
Если кто, скажем, на меня сердит, так мне и руби голову!
Степан. За что же мне, скажем, на тебя сердиться? Мы с тобой крестами менялись. Или забыл?
Оба смотрят в окно, в дом, где ходит, не поворачиваясь к ним, Ольга.
Ольга! Жена!
Ольга выходит на крыльцо, смотрит.
Ощипай-ка птицу да и в щи. Раз уж так.
Ольга (тихо). Не умею я... Там, в России... мы кухарку держали... одну черную кухарку, другую чистую...
Степан (мягко). Тяжело тебе.
Пауза.
Не можешь, ну и не надо. Я тебя заставлять ни в чем не буду.
Ольга, потупившись, хочет идти.
Постой! Вот, ты ленту искала. А я нашел.
Ольга. Где же?
Степан. Где-то - взял и нашел. Я удачливый. Ну прощай. Исполню поручение и вернусь. Ты же не скучай.
Пауза.
Нет-нет. Не прощайся со мной, не целуй меня. А не то еще останусь. А мне непременно надо.
Ольга скрывается в доме.
Степан берет топор, вонзает его в колоду у двери. Идет по тропинке. Его догоняет Иван. Трогает его за рукав, хочет что-то сказать, но молчит.
Работаешь ты теперь хорошо, усердно. Сколько земли вспахал да засеял. А что всходы опять погибли, так это туман, закон природы. Соленый туман, оттого что море близко, да еще и почва галечная. Место непригодное для земледелия. Начальство наше никуда не годится.
Иван. Степан Андреич... бежать я решился.
Степан. Кругом море, поймают. Сторожат всюду.
Пауза.
Да и куда тебе бежать, Ванька-Ключник? Всюду тебе одно.
Иван. Если я здесь останусь, что-нибудь будет. Уж очень я тебя возненавидел, Степан Андреич. Знаю все: и благодетель ты мой, от кандалов меня избавил, поручился за меня... И справедлив ты, да, пожалуй, и добр, крестами мы с тобой поменялись. А как я тебя ненавижу! Нет, убегу я! Пусть поймают, пусть стреляют... часовые.
Пауза.
(С мольбой.) Поговори со мной, брат. Дай я тебе все расскажу. Поговори со мной.
Степан. Не о чем мне с тобой разговаривать, потому как - тороплюсь я. Бывал ли ты там, в России, в трактире?
Иван. Как не бывать.
Степан. Так вот, сперва надо по счету денежки сполна уплатить, а потом уж бежать. А не то скандал. Сперва уплати, потом уходи. А не когда сам захочешь.
Иван. Об чем ты?
Степан. Ни об чем. Вот вернусь через три дня, никак не раньше, тогда вот и поговорим. Ольга одна остается, уж ты ее посторожи.
Уходит.
Туман все сгущается. Вечер клонится к ночи. Ольга в доме зажигает свечи. Иван входит в дом, стоит в дверях.
Ольга (оборачиваясь). А я думаю - где ты, где?
Иван. Так... по берегу речки погулял... Думал все...
Ольга. Думал?
Иван. Да и речка, прости Господи - что за речка! Разве у нас в России такие речки! Какая прекрасная жизнь сейчас у нас в России! Ну, посуди сама: может ли быть, чтоб там был кто несчастный! В Рязани, в Тамбове, в Пензе! Эх! Бывал я в Пензе, и в Смоленске бывал! Там речки, там поля, там деревья, там люди. Там мужчины, женщины. Там кошки. А здесь одно: Сахалин! Сахалин! Сахалин!
Ольга. Не понять тебя. Здесь тоже все: деревья, люди... Ну, кошек нет, так разведутся и кошки.
Иван (плачет). Сахалин! Сахалин!
Ольга. А как же я? Как же наша любовь?
Иван. Сама любовь наша сахалинская...
Ольга. Если б не Степан, зажили бы мы хорошо. Ничего. Он - Степан - приедет, мы с ним на лодке поедем кататься?
Иван (в ужасе). Да что ты задумала?
Ольга. Одна судьба, не уйдешь.
Тихо на тропинке появляется Степан. Тихо подходит к окошками осторожно заглядывает, смотрит и слушает.
Иван. Да что ты хочешь, проклятая ты?
Ольга. Если б не Степан, зажили б хорошо.
Иван (подумав). Да здесь и в море выйти на лодке не получится. Потому как сторожат. И такими мыслями ты только напрасно губишь свою душу.
Ольга. А мы по речке... Бурные здесь речки, опасные.
Иван. А я думал, ты его любишь.
Ольга. Что уж тут, когда все одно к одному. Не пойму его. Добрый он ко мне. Чего, спрашивается, он ко мне такой добрый?
Иван. И не жаль тебе его совсем будет?
Ольга. Да что ты все слова разговариваешь. Три ночи только у нас и есть. Марина ночами рыбу ловит. Одна ночь кончается уже, только две остаются. А ты все за разговоры. Иди сюда.
Иван. Что ж такое женщина? Что ж это такое? Опять кругом я завяз. И зачем мне женщина, если я о душе думать должен, о том, как жить дальше?
Страстное объятие. Они падают на сундук.
Хор поет из "Хуторка":
...Не стерпел молодец,
Загорелась душа,
И как глазом моргнуть,
Распахнулась изба... |
Степан, двигаясь расчетливо и тихо, входит в сени. Берет топор. Деловито пробует, достаточно ли он остер. И - ударом ноги распахивает дверь в горницу.
Ольга кричит от ужаса. Иван встает.
Степан (смеется). Вот он я, вернулся. Не ждали. Всему поверили. Как маленькие, ей-Богу.
Идет к ним. Иван заслоняет Ольгу.
Прочь с дороги, Ванька-Ключник! Это тебе не жен чужих сманивать! Тут разговор другой. А ему-то ты не научен. Убирайся прочь, пока цел.
Ольга. Уходи, Ваня. Уходи.
Степан. Уходи. Цел останешься.
Иван. Не могу - на тебя... Ты же братом назвался, не могу!
Степан вышвыривает Ивана за дверь. Тот летит кувырком, падает, лежит.
Ольга. Прости меня, если можешь.
Степан. Простить тебя! Да как же мне тебя простить! Нельзя этого. Ты сама ко мне в жены пошла, сама выбрала. Шалишь, брат. Молись, если хочешь, потому что конец тебе пришел.
Пауза.
(Садится.) Нельзя тебя простить, сама посуди.
Кладет топор.
Если я ту жену не пощадил, отчего тебя жалеть должен?
Пауза.
Сахалин. Будь ты проклят. В России траву косят. Как же хорошо сейчас в России! Какое небо! Какое солнце! Какой воздух! Какие люди!
Пауза.
Прощай, Ольга. Живите как знаете. Утром начальство приедет. Попрошусь на новое место. Слышал, еще северней они хотят колонию распространить. Ну что ж. Там тоже люди живут. Дом этот я тебе оставляю. Неумело построен, зато дом.
Ольга. Нет-нет, ты же убить меня собирался.
Степан. Прощай, Ольга.
Ольга. Я ж не только опозорила тебя за всю твою доброту... Я на жизнь твою умышляла. Помнишь, звала тебя на лодке кататься? Нет-нет, не уходи. Тогда, на Неве, лодка перевернулась... Он сразу под воду ушел...
Хватает его руки, целует...
Не уходи... Я тебя прошу, не уходи. Захочешь ли ты теперь жить со мною?
Степан. Ты - моя жена, Ольга...
На дворе очнулся Иван, встал, заглядывает в окно.
Ольга (обнимает Степана). Одно плохо - я неродящая... Детей не может быть...
Степан. Друг друга только и станем любить... Это ничего... Вот увидишь. Мы спокойно заживем, хорошо. Ты отдохнешь, бедная сахалинская жена моя.
Иван (за окном, смотрит на объятия). Вот вы как... Ах вы...
Судорожно обкладывает дом пучками сена. Чиркает спичками...
Не сразу, но огоньки занимаются в нескольких местах.
Бежит прочь, поет хрипло.
Ванька - ключник,
злой разлучник,
разлучил князя с женой...
Гори-гори ясно,
чтоб не погасло! |
Скрывается.
Туман рассеивается, светлеет.
Шатаясь, как сомнамбула, идет Марина с корзиной рыбы. Роняет рыбу на ходу. Потом отшвыривает корзину, входит в дом.
Степан. Заходи, Маринушка... Да что с тобой случилось?
Марина. Взошло... просо...
Степан. Взошло, ну и хорошо. Много взошло?
Марина. Нет, немного... вот столько... но взошло. Взошло просо.
Степан. Отчего ж не взойти, если все по науке.
Марина. Просо взошло. Никогда такого не было.
Степан, Что ж, хорошо. Пройдет лето... мы будем работать... Я выпишу еще агрономическую книжку... соберем урожай.
Марина. Взошло просо. Что же теперь будет?
Садится на пол, задумывается.
Степан. Кругом море, а посереди горе. Это про что говорится, про остров наш, про Сахалин. Нам здесь жить. Что ж, проживем мы и здесь. Обнимает Ольгу.
Не горюй о нем. Он бежит уже, бежит от нас... Он переплывает узкий и опасный пролив... Он сможет. Даже если не добежит он до России... Что ж, в Сибири люди живут...
Пламя вокруг дома растет, потрескивает. А люди в доме заняты собой, своей новой жизнью.
И тут появляются возбужденные Унтер и Доктор. Подходят к дому.
Доктор. Горит! Поджег кто-то! Да как еще поджег! Если б не туман, давно б уже все сгорело.
Унтер. Кому здесь поджигать! Нет-нет! Это чтоб огороды спасти от тумана... В пользах земледелия... Лучший дом во всей здешней долине. Оттого сюда и перепись привозят.
Доктор. Огороды? Разве здесь бывают огороды? Затаптывает языки пламени, заливает водой.
Появляется Марина, которая, не сказав ни слова, тушит огонь.
Унтер (проходит в дом. Становится в позу. Декламирует). Конфиденциально. Кое-что из нашего захолустья. Сочинение Анонима. Последняя репетиция. Ибо ведомо, что перепись и доктор Чехов уже направился сюда. И с минуты на другую будет здесь.
Марина (подняв голову). Он заболел, начальник этот, который в книжку всех переписать приехал. Нынче плохо заболел. Десять лет живет, потом умрет. Море холодное, берег плохой, болезнь плохая большая. Ничего не поделаешь. Зачем приехал.
Унтер. Да что ты понимаешь, дура! Это великий человек! Какая бодрость! Какая образованность! Я его до смерти не забуду!
Марина. Не десять. Двенадцать, четырнадцать лет живет - и все. Молодому плохо умирать. Просо взошло.
Унтер (снова стал в позу, чтоб декламировать. Опустил вдруг руку, Марине смущенно). Ты, Марина, извини, что я тебя дурой сейчас обругал. С вашим братом нельзя иначе, потому как - Сахалин, но я уж обещал доктору Чехову... Нужно изящно выражаться образованному человеку, а я в университете полтора года учился... Итак, самая последняя репетиция перед приездом чудесного гостя. Конфиденциально. Кое-что из нашего захолустья. Великодушному и благосклонному литератору господину Ч., осчастливившему посещением о-в Сахалин.
Горделиво растет над рекой
на болотистом месте в лощине
листик тот синий - красивый такой
аконитом слывет в медицине.
Этот корень борца
посаженный рукою творца
часто народ соблазняет,
в могилу кладет,
к Аврааму на лоно ссылает...
Степан и Ольга стоят обнявшись. Марина сидит у их ног. Слышен приближающийся топот лошадиных копыт.
Доктор (бормочет). Все равно, все равно...
Унтер (в восторге). Добро пожаловать на Сахалин, в этот скромный сахалинский каторжный дом... доктор Чехов.
Топот копыт все громче.
Занавес
Перед занавесом - Доктор один.
Доктор. Все равно, все равно... Главное - жить. И вот я живу. Прошло три года. Это в России - три года долго, а здесь все мелькает, три года в один день проходят. Сахалин. Из меня мог получиться великий врач, философ, Шопенгауэр или Пирогов. Но я живу. Друг мой унтер, представьте себе, уехал в Москву. Поступил снова в университет. Были у него там какие-то юношеские неприятности, отчего и уехал он сюда, на край света. А вот же вернулся? Чуть ли не Чехов и хлопотал за него в столице. Во всяком случае, супруга моя так считает. Жена есть жена, это всем известно. С ней не поспоришь. Она, бедная, все болеет. Иногда мы с ней вместе говорим о том, какая чудная настанет жизнь в России лет этак через сто. Жаль, что мы ее уже не увидим.
Занавес открывается.
Все та же изба. Но есть перемены: стоит детская колыбелочка, да не одна, а целых три. Дети агукают, плачут, поют. По дому ходят две пушистые кошки.
Марина качает колыбельки.
Нарядная Ольга читает вслух письмо Степану.
Ольга....рад до самой смерти, что все у вас хорошо. А про ваш урожай, Степан Андреич, даже в газетах писали. Мне показывали заметочку товарищи. Ибо у меня новые теперь товарищи, мы вместе крепко думаем, как новую жизнь построить, где все по справедливости. Отречемся от старого мира, одним словом. Простите меня за все, а ваш бывший Ванька-Ключник до смерти вас не забудет. И прошу передать Ольге Александровне, что...
Занавес
уже окончательный...
|
