Национальная театральная премия "Золотая маска"
сезон 1997-98 гг.
Пресса
Алексей ПАРИН
СКРОМНОЕ ОЧАРОВАНИЕ РАБОТЯЩЕЙ ПРОВИНЦИИ
Заметки о Новосибирском театре оперы и балета
АББРЕВИАТУРА Новосибирского государственного театра оперы и балета - НГАТОБ - рифмуется со словами "сугроб", "озноб" и "поклёп". Сугроб напоминает о суровой сибирской зиме, а поклеп заставляет в который раз задуматься о том, что огульные выводы о серости русской провинции требуют серьезной проверки. Озноб в этом заведомо неполном наборе рифм смотрится метафорой: когда видишь царящий над городом купол, напоминающий Пантеон, когда входишь в зрительный зал, вызывающий в памяти театр в Виченце работы великого Палладио, то от разворачивания культурного пространства вширь начинает бить внутренний озноб. Новосибирск знаменит, помимо прочего, тем, что в нем находится географический центр России. Неподалеку от театра, прямо посреди Красного проспекта, возведена часовня, торжественно об этом напоминающая. Оперный театр словно воплощает собой одной стороны, имперские замашки России (его строительство было начато в 1935 году, а в архитекторский коллектив входил автор Мавзолея Щусев). С другой стороны - снимает эти замашки устремленностью в сторону "чистого искусства": совершенная форма купола и одухотворенно-распахнутый интерьер зрительного зала, стоящие в нишах слепки хрестоматийных античных статуй. Все это не столько напоминает о Цалдадио, сколько таит в себе перекличку более близких времен - здесь, в помещениях театра, хранились в годы Великой Отечественной войны сокровища Эрмитажа и музея Пушкина.
Оперный театр Новосибирска - не только стены, но и отлаженный механизм. Директор театра, еще недавно блиставший на его сцене в партиях Отелло и Германа, тенор Валерий Гудин, сумел не дать хаосу и безалаберности просочиться под купольный свод. Достаточно сунуть нос в костюмные гардеробы, где царит какой-то почти стерильный порядок ( трех .этажах хранятся одеяния спектаклей, созданных за все 53 года существования театра), или в мастерские, где идет неторопливая работа, чтобы ощутить устойчивость театрального корабля.
Еще больше поражает в самом положительном смысле публика. Вот идет рядовой спектакль по опере Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда", причем в первой редакции, которая даже в смелом Мариинском театре показывалась лишь в порядке эксперимента. Острая, беспощадно вскрывающая подноготную чувств музыка, то и дело звучит слово "сволочь", которое становится как бы сквозным лексическим образом. В зале, заполненном почти полностью (не менее полутора тысяч человек), царит напряженно-вдумчивая атмосфера. Много самой разной молодежи, во ни одного грубого вы, крика. Спектакль поставлен коллегами из Баденского гостеатра (г. Карлсруэ) - режиссером Гюнтером Кеннеманом и художником Роландом Эшлиманом. Поэтому он обладает специфически немецкими театральными достоинствами: бескомпромиссно-жестким проникновением в психологические глубины и графично-строгим рисунком. Дирижер Алексей Людмилин не ищет броских эффектов, в его музыкантской палитре особенно ценны камерные, ненавязчиво-приглушенные краски.
Как и полагается русской опере, блещут разнообразием басы - пастозно гудящий у И. Патрипаева (Борис Тимофеевич), сфокусированно звонкий у В.Гильманова (Квартальный), вольно разливающийся у В.Ефанова (Старый каторжник). Но в центре шестаковичевского водоворота - Катерина, и Светлане Савиной хватает сил пронести на своих плечах эту, можно сказать, страшную роль. Она не боится резких деталей в игре и уверенно лепит образ, в котором соединены истекающая соком баба, нелепая девочка и не поступающаяся своим человеческим достоинством женщина. Пение Савиной, обладательницы сочного и плотного голоса, убеждает выстроенностью целого и четкой ограненностью деталей.-
Балету Новосибирского театра тоже есть что предъявить зрителю. Танцовщик Мариинского театра Сергей Вихарев поставил спектакль, который сделал бы честь любой столичной труппе. Назвав одноактовку, длящуюся около сорока минут, как бы ни к чему не обязывающими словами "Консерватория Бурнонвиля", балетмейстер оставил за собой право явить стиль великого датского хореографа в отрыве от сюжетов, как нечто абсолютное и самодовлеющее, в сухой и даже жесткой манере.В этих с виду академических штудиях сквозят намеки на то, что он, Вихарев, четко усвоил уроки Джорджа Баланчина и даже кое-чему научился у Уильяма Форсайта, умеющего, как никто, вчитывать новые смыслы в точно повторяемые схемы классического танца. Вихарев вышколил новосибирских танцовщиков на славу. Когда в па-де-де из "Праздника цветов в Дженцано" Галина Седова, напоминающая Вивьен Ли, быстро-быстро и лукаво-лукаво вертит головкой, начинаешь уяснять себе, что те самые мелкие элементы, из которых складывается большой стиль Бурнонвиля, таят в себе бездны акзистенциальных смыслов. Когда ее партнер Александр Седов сечет воздух своими жесткими, сухими ногами и этот воздух становятся у нас на глазах осязаемо-бумажным, мы ощущаем в полную меру телесное наполнение каждого иероглифа Бурнонвиля. Во фрагменте из "Сильфиды" эфемерные существа воздуха лишены крылышек. Бескрылые, но хорошо наученные законам романтического полета сильфиды во многом превосходят выхолощенных летуний многих академических сцен.
Выло бы преувеличением объявлять способ жизни Новосибирской оперы идеалом - здесь, как и повсюду в России, не нашлось пока места остросовременной хореографии, а оперные спектакли с крепкой режиссурой скорее исключение, чем правило ("Богема", недавно сработанная энергичной, но малопрофессиональной француженкой Бенедикт Ардиле, - типичный продукт оперной вампуки). Но в творческий имидж театра входит открытость (русскую оперу ставят немцы, о датской хореографии печется приезжий россиянин). Только она, хоть и тормозимая более чем понятной ограниченностью средств, может служить в наше время залогом чего-то настоящего.
"Новые Известия", 23 декабря 1998 г.
Пресса
Светлана Захарова: "Жизель вовсе не сошла с ума" (Культура, 25.02-03.03.1999)
Эдуард Бояков: "Золото 'Маски' по-прежнему в цене" (Труд, 20.02.1999)
Эдуард Бояков: "'Маска' собирает силы" (Культура, 21-27.01.1999)
"Неужель не осталось в России актрис?" (Тверская 13, 14.01.1999)
Олег Рыбкин: "Главное - участие, но хорошо бы и победить" (Вечерний клуб, 09.01.1999)
Алексей Филиппов: "Театральный год: пьеса без героя" (Известия, 31.12.1998)
Лариса Долгачева: "Люблю тебя, Петрушкино творенье" (Культура, 31.12.1998)
Дина Годер: "Театральный Питер победил вчистую" (Итоги, 29.12.1998)
Татьяна Кузнецова, Павел Сигалов "Лучших актрис и балетмейстеров в России нет" (Коммерсантъ-Daily, 28.12.1998)
Эдуард Бояков: "Через 100 дней - в Большом" (Вечерний клуб, 26.12.1998)
Лариса Юсипова: "Маска выше, чем жизнь" (Известия, 25.12.1998)
Иван Федоров: "Первый этап "Золотой маски" завершен" (Независимая газета, 25.12.1998)
Екатерина Бирюкова: "Музыкальный театр. Без лишних интриг" (Время МН, 25.12.1998)
Марина Давыдова: "Драматический театр. Победила молодость" (Время МН, 24.12.1998)
Ольга Гердт: "В области балета. Еще не ренессанс, но уже не застой" (Время МН, 24.12.1998)
Андрей Борисов: "Птица Аугук - знак судьбы" (Новые Известия, 23.12.1998)
Алексей Парин: "Скромное очарование работящей провинции" (Новые Известия, 23.12.1998)
Интервью с Борисом Гранатовым
| |
